Зойку завтра к валютчикам на вахидовском рынке подведи. Пусть капусту, что мы ей дали, в баксы переведет. А стволы, что у нас на руках, закопайте от греха. Но так, чтобы не погнили. Мы им дело найдем. Горячие они, просто сил нет. На каждом по жмуру точно висит. Нам такое палево ни к чему на себе таскать. Ты, Копченый, прячешь. Так, чтобы никто не знал, где место.
— Сделаю, — кивнул тот, а его лицо перекосила гримаса удивления. — Серый! Мы пойдем, пожалуй!
— Чего это ты? — удивился я и завертел головой по сторонам. — Блин! Лена! Ты что тут делаешь?
Девушка была хороша! Так хороша до того, что у меня даже сердце защемило. Да и пацанов проняло не на шутку, это было заметно. Лена сменила пальто на плащ из тонкой замши и перетянула узкую талию пояском. На голове ее каким-то немыслимым чудом держался маленький красный беретик. Весеннее солнышко пригревало не на шутку, и она осторожно обходила лужи на тротуаре, боясь замочить сапоги.
— Привет, Ленок! — вразнобой сказали парни, глядя на нее с искренней симпатией, без всякого подтекста… Все-таки они уже признали ее своей, а это значит многое.
— Привет, мальчики! — улыбнулась она, показав задорные ямочки на щеках. — Я у вас Сережу заберу. Вы не против!
Знака вопроса в последнем предложении не было. Только восклицательный.
— Мы не против! — парни повернулись ко мне. — Ну, Серый, мы все делаем, как ты сказал. Завтра в пять тогда…
Мы остались одни.
— Ты приехала на электричке? — я погладил ее по щеке. — Зачем?
— Тебе еще раз по морде дать? — совершенно серьезно спросила она. — Я могу.
— Тогда прошу в мои хоромы, — я поклонился шутовски и показал дорогу рукой. — Предупреждаю, последняя электричка уходит через час. Ну, вдруг ты испугаешься…
— Не дождешься, — гордо вздернула она носик.
— Мое дело предупредить, — честно сказал я, открывая перед ней облезлую дверь подъезда.
Ленка огляделась с очумелым видом. Все-таки в ее доме не жгли почтовые ящики, и мальчишки не баловались горящими спичками. Она пару минут разглядывала потолок, усеянный черными пятнами неправильной формы. С моей точки зрения, они немного напоминали звездное небо в негативе. Это была любимая забава местных охламонов: послюнявить побелку, намотать на конец спички, поджечь и потом подбросить. У кого больше прилипнет, не потухнув, и закоптит потолок дочерна, тот и победил. К чести моей будь сказано, побеждал я почти всегда, а потому наш подъезд был самым загаженным из всех. Лена поднялась по скрипучей деревянной лестнице, схватив меня под локоть, и облегченно выдохнула, когда мы зашли в квартиру.
— Мама! Мама! — заорали Зойкины спиногрызы. — Тут дядя Сережа шмару привел!
— Я тебе дам шмару, щегол! — я влепил старшему легкий подзатыльник.
Ленка стояла и хватала ртом воздух. Она примерно представляла, что значит это слово, но не представляла, что оно может иметь отношение к ней самой. Она уже приняла было форму сахарницы, уперев кулачки в бока, но я потянул ее дальше. — Пошли, Лен! Не обращай внимания. Пацанва же. Мозгов еще нет.
Зойка выглянула из кухни, повела недовольным взглядом и спряталась назад, даже не соизволив поздороваться. А я начал крутить ключ в замке, пытаясь поймать то положение, когда он зацепит нужный зубчик. Поменять бы его…
— Это твой дом? — то ли спросила, то ли предъявила обвинение Ленка. — У меня, Сережа, к тебе два вопроса. Что у тебя с этой бабой на кухне? И как ты можешь тут жить?
— Отвечаю по порядку, — начал я. — С бабой на кухне у меня ничего. Она замужняя женщина с двумя детьми. Ее супруг с нами живет в квартире. И второе…
— Не ври мне! — Ленка раздула ноздри в гневе. — Я же не слепая! Видишь ли, Сережа, когда у женщины что-то было с мужчиной, то он на всю жизнь остается немножечко ее собственным. Даже если она замужем. Даже если у нее дети. И любая другая женщина это почувствует на раз. Это женская азбука!
Взять на понт? Да аж два раза! Меня муровские опера не раскололи!
— Я признаюсь! — повесил я голову. — Я виноват. Мы с ней были очень близки.
Тут Лена побледнела.
— Она кормила меня жареной картошкой. Дважды! И это было волшебно! Куда там тому сексу! Я тебе больше скажу! Я любую девушку променяю на эту картошку. Кроме тебя! Тебя я променяю, если она к картошке даст парочку соленых огурцов. Они у нее просто бесподобные.
— Дурак! — облегченно расхохоталась Лена.
— А что касается твоего второго вопроса, — совершенно серьезно сказал я, — то я не живу здесь. Я мучаюсь. Мучаюсь с того самого дня, как появился на свет. Я ненавижу это место и хочу не видеть его больше никогда. Именно поэтому я живу так, как живу. И делаю то, что делаю. И заметь! Планирую делать это дальше.
— Поцелуй меня! — сказал вдруг Лена, перебив меня на полуслове. — Я ведь скучала, бесчувственный ты чурбан!
Наш поцелуй прервал звонок телефона в прихожей. Новость о моем аресте дошла до Фельдмаршала, и тот поднял панику. Пришлось успокаивать. Пока я перетирал с горкомовцем, Лена совсем обустроилась в комнате, расстелила постель, да и сама «расстелилась». Когда я зашел внутрь, она уже лежала под одеялом, натянув край к самому подбородку.
— Ну чего же ты ждешь⁈ — требовательно заявила она. — Иди ко мне! Я же, кажется, сказала, что соскучилась.
Глава 3
Ленку я отвез на работу и клятвенно пообещал, что как только снимут подписку, то снова перееду на съемную квартиру в Москве. Ведь ночевать еще раз в этом, с ее слов, вонючем клоповнике, она не станет даже под расстрелом. Не настолько она и соскучилась, оказывается. Будет ждать и страдать внутри Бульварного кольца. И может быть, даже иногда думать обо мне. На этой жизнеутверждающей ноте мы и расстались, а я помчал назад. Ведь в Лобне, которая должна стать моим надежным тылом, еще остается масса тем, требующих самого пристального внимания.
Прудик, что располагался в пятистах метрах от моего дома, подходил для первой встречи как нельзя лучше. В это время года в парке, что его окружал, не бывало ни
