до дома… Сообщить…
Ярена замолчала. Казалось, все её силы ушли на этот короткий разговор.
— Не можем же мы её бросить, — озадаченно сказал Сергей.
— А… А давайте я останусь? — мужественно предложила Людмила.
— Не годится, — отрицательно покачал головой Иван. — Охотиться ты не сможешь. Начнёшь дрова таскать — оставишь следы, тебя вычислят. Обеих найдут.
— … е надо… оставаться… — совсем тихо прошелестела Ярена. — … соляную пещеру… отнесите…
— Вы хотите, чтобы мы оставили вас в соляной пещере? — удивлённо уточнил Сергей.
— та… фон… хорош…
Парни снова переглянулись. Иван слегка пожал плечами и приподнял брови:
— Архимагиня! — имея в виду, что Ярене должно быть лучше видно.
— Ну, давай попробуем, — неуверенно согласился Сергей.
Они сходили в соляной отнорок, слегка разгребли завал и соорудили из крошева породы нечто вроде невысокого ложа. Перенесли сюда Ягу, привернув её в покрывало так, чтобы оставалось открытым лицо.
— хорошо… — еле слышно одобрила она, — итите…
Больше они ничего не дождались и покинули выработку, уложив в сумку оставшиеся куски мяса и узелок с солью.
— Ну, что ж, — неунывающий Иван втянул сырой холодный воздух. — Радует уже то, что направление на север уводит нас от замка ведьмы. Вперёд, други!
* * *
Ярена лежала совершенно недвижно, купаясь в застывшей энергии солнца. Альвы любят луну. Оловянщики, что с них взять. Солнце же мило славянам. И пещера хорошая, куполом. Энергия естественным образом концентрируется, работать легче.
А дети хорошие получились. Мелковаты, правда. Но с надеждой на рост. А рыжий-то, надо же, феникс! С Великой Магической ни про одного феникса не слышно было.
Ярена очень медленно набрала в грудь солёного воздуха пещеры, ещё медленнее выдохнула. Здесь было славно. Восстановление должно пойти быстрее. И всё же — сколько понадобится месяцев? Или лет? Уж больно тяжёлым был удар.
Она настроила все внутренние процессы, оптимизируя, подгоняя под новый энергетический фон. А теперь можно посмотреть, что там нашла в закоулках Морганиного подземелья девушка с большими голубыми глазами. Мысленный взор Яги обратился к узелку с мышиными косточками. Так-та-а-ак…
МАЗ — ХОРРРОШИЙ ЗАВОД!
На МАЗ мы направлялись большим составом: я, Кузьма, главный управляющий Федя, шофёр Добран (который волколак, если помните — ну, чисто на всякий случай)) и десяток кхитайских бойцов сопровождения в грузовике — для солидности. А то времена нынче неспокойные. Горыныч остался дома, сославшись на то, что ему надо ещё для Горуша попозировать, а на самом деле, как мне Фёдор сказал — боялся своей репутацией сумасшедшего магического старикана все переговоры нам испортить.
Поехали мы в центральное Муромское отделение, где сидели все самые главные люди. Я так понимаю, на случай, если нас придётся кому-то переадресовать.
Но прежде, чем мы добрались до места, высадившись порталом на центральной площади, скажу: город выглядел странно. Вроде, повсюду чувствуется напряжённость, люди хмурые, следы запустения и отдельной заброшенности — и тут же вырезные снежинки, разноцветные огоньки по карнизам. Впечатление от этого было… как от скелета в кружевах.
До авто-дворца, иначе и не назовёшь, добрались без приключений. Встретил нас Илья (не всех, естественно — меня, Кузьму и Фёдора), повёл по большому МАЗовскому комплексу — по его представительской части, конечно же. На стенах — всякие красивости: портреты, грамоты, какие-то старинные чертежи. В специальных нишах — лакированные, блестящие металлом модели всяческих Муромских машинок. О! Вот и «Призрак» мой здесь, на почётном месте.
Само собой так получилось, что мы с Илюхой шли впереди, а остальные — чуть сзади. Получилось немного поговорить.
— После того студенческого дня про наших что слышно?
Илья угрюмо выпятил губу:
— Кто где. Девчонки, понятное дело, в родовых убежищах попрятаны. Про Аннушку не спрашивай, сразу говорю: сам не знаю, куда её укрыли. Секрет.
— Понятное дело.
— Парни — при отцах либо при ещё ком из старших. Редко кто в разные стороны разбегается. Я только одних Трубецких и знаю. И то, со свадьбы Лжедмитрия оба в Туле.
— Лжедмитрий — это теперь царевича так называют?
— Ну, а как его ещё назовёшь, если он альвами напрочь околдован?
Тут я не сказал ни «да» ни «нет», потому что лично царевича в глаза не видел, а без этого что-то однозначно утверждать — извините.
— А Трубецкие, говоришь, снова под одно знамя сошлись?
— Да шут их знает, под одно или под разные… Отец Трубецкой за Тулу стоит, там непонятно что мутят. То ли своего царя, то ли вообще боярское правление. А Юрка не один прибежал, с молодой царицей.
— Серьёзно?
— Мне что, дедовыми чоботами поклясться?
— Да ладно, я и так верю. И что царица?
Илья фыркнул:
— Говорят, примчалась, глаза по пять рублей, кулаками себя в грудь бьёт, что Лжедмитрий очарован. Юрка всех за неё агитирует, как за законную правительницу ввиду несостоятельности мужа.
— Ну, если она за царевича замуж вышла, когда тот уже невменяем был, то и брак законным не признают.
— О том и речь! — горячо воскликнул Илюха. — Какая ж она царица? Так, сбоку припёка.
Да уж, судьбе этой женщины я б завидовать ни в коем случае не стал.
— А про пленных слышно что? Которых в Академии захватили?
— Всех почти выкупили. И, заметь, родственники всех выкупленных как один перешли на сторону Тушинского самозванца — только после этого выкупы пошли. И все выкупленные из плена в Тушинском лагере сидят, а кое-кто даже на стороне поляков против Смоленска воюет.
Вот это неприятно.
— Думаешь, шантажировали их?
— Точно знаю. Серёгу Шереметьева помнишь, с экономического?
— Ну.
— Его отец тоже сперва к тушинцам пошёл. И почти месяц там толокся. А потом в Москву явился, с раскаянием! Он-то всё и рассказал. Что письма подмётные в родовом особняке появлялись, где в подробностях расписано было, как твоего ребёнка в плену истязать будут, если не согласишься на нужную сторону встать. Потом — куда явиться и сколько денег с собой принести.
— Ну, понятно. Судя по тому, что Шереметьев у тушинцев не остался, что-то не срослось с переговорами и возвратом?
— Да. Я с Сергеем знаком неплохо, вместе в хоккейную секцию года четыре ходили. От же тоже на боевой хотел, но отец настоял, чтоб он на экономический поступал… — Илья помолчал. — Последнее, что мы о нём знаем: сказал, что предпочтёт позорному рабству смерть.
—
