и потирает опухшие от недосыпа глаза. — Отделалась ушибами, приличным сотрясением и сломала два ребра. Господи, Тина, о чем ты вообще думала, когда выбегала на дорогу?
Новость о том, что водителем машины оказался Финн Уиттмор — местная звезда лакросса еще со школы, известный на весь Гарден Хиллс как сын успешного адвоката и ужасно самовлюбленный тип, — мягко говоря, неприятна. Тина прекрасно понимает, что в случившемся нет чужой вины, а это значит, придется возмещать их семейству все затраты на ремонт испорченного автомобиля. Надо сказать, что средств потребуется немало, один только бампер его Порше выйдет в двадцать зарплат Тины. Увы, но подработка фотографом во время учебы в городском колледже не приносит достойного заработка.
— Прости, пап, я… — Тина замолкает, будучи не до конца уверенной, стоит ли рассказывать про Ноа и паническую атаку, — кажется, мы немного повздорили с Мэттью, и я была зла, а потом эта неожиданная вспышка и, в общем… прости.
— Ради Бога, прекрати извиняться и просто будь внимательнее, — Джон тяжело вздыхает, легонько похлопывая Тину по плечу. — Тебе нужно отдыхать, восстанавливать силы, а я пока позову лечащего врача.
— Ты просидел здесь всю ночь? — интересуется Тина, хотя прекрасно знает ответ.
— Моя дочь провалялась без сознания шесть часов, — отец удивленно приподнимает брови. — Конечно, я просидел здесь всю ночь, что за глупые вопросы?
— Пытаюсь сообразить, сколько пиццы заказывать на выписку. Ладно, пап, можешь больше не беспокоиться, видишь, я в полном порядке. — Для наглядности Тина убирает отцовскую руку с плеча, пытается привстать, но чертыхается и падает обратно на кровать. — Ну, если не считать охренительную боль в ребрах, головокружение и ноющие синяки, то я практически в порядке.
— Я загляну, как только тебя осмотрит доктор Данбар. Кстати, здесь и без меня целых три претендента на роль сиделки, — Джон поднимается с кресла и поправляет кобуру, висящую на ремне джинсов. — Ноа тоже входит в их число, и я очень хотел бы знать, почему Мэттью усердно пытается вцепиться в твоего парня клыками.
— Он в порядке? — Тина испуганно округляет глаза и только потом понимает, какой именно вопрос вырвался из её рта. Тело прошибает ледяной дрожью, а горло пережимает, словно тисками. Тина быстро моргает и добавляет: — Я имела в виду Мэттью, Ноа ведь может его покалечить.
— Я оттаскивал их друг от друга трижды. За час. Затем дважды от Финна. Каждого. Они словно с цепи сорвались, и учти, мы обязательно с тобой об этом поговорим, — Джон подтыкает тонкое одеяло на больничной койке и устало проводит ладонью по своим взъерошенным волосам. — Ты же знаешь, как я отношусь к вопросу безопасности рядом с оборотнями. И мне очень не нравится то, что сейчас происходит за этими дверями.
Отец выглядит измученным, морщины покрывают лицо, словно паутинки, а уголки губ печально опущены вниз. Он, наверное, постарел на несколько лет за одну ночь. Тина прекрасно знает, как тот волнуется за дочь, за её благополучие, за сохранность. Взбесившиеся волки будут последними, кого он хотел бы видеть рядом со своим ребенком. Особенно сейчас.
Он потерял любимую жену, провожая ее постепенно, наблюдая за угасанием. Джон не свыкнется, если потеряет еще и Тину, если останется в этом мире лицом к лицу с тишиной пустующего дома. А Тина его подвела. Снова заставила пережить эти страшные, ужасающие моменты, когда не знаешь — один ты или фортуна приберегла для тебя за пазухой драгоценный шанс.
Кажется, одной лишь пиццей Тина точно не отделается. Придется ослабить контроль и устроить грандиозный ужин с бургерами, жареными стейками и картошкой фри. Сразу, как только соберет себя по кусочкам.
— Я видела маму, — не глядя на отца, тихо произносит Тина, лишь бы не думать о Ноа, находящимся за стеной. — Я разговаривала с ней, держала за руку и знаешь… это было так реально. Словно я умерла и оказалась рядом с ней.
Джон уже успевает отойти на несколько шагов, но оборачивается и замирает, держась за дверную ручку. В его глазах можно увидеть тоску, скорбь и все душевные переживания разом. Тина чувствует себя эгоисткой. Вместо того, чтобы объяснить поведение оборотней, рассказав про разрыв с Ноа, она рассказывает про мать.
Тина снова причиняет боль. Какая же она хреновая дочь.
— Ты была мертва двадцать секунд, — хриплым голосом говорит Джон. — Финн привез тебя в больницу вместе с Мэттью, и в приемном покое твое сердце остановилось на целых двадцать секунд. Возможно, из — за сильного удара головой или шокового состояния. Знаешь, ты жутко нас напугала.
— Прости, — снова извиняется она, потому что больше нечего сказать.
— Все будет хорошо, солнышко.
От последнего слова у Тины ёкает сердце. Мама тоже так её называла.
— Главное, что ты осталась со мной, а большего твоему старику и не надо.
Разговор заканчивается в неуютном молчании. Тина, почувствовав, что вот — вот снова заплачет, отворачивается к окну и наблюдает за медленно плывущими облаками. Она не хочет поворачиваться, не хочет, чтобы отец видел её слезы. Тина желает оставаться сильной в глазах отца. Джон должен знать, быть полностью уверен, что его дочь в полном порядке. Пусть это будет заблуждением, откровенной ложью, но так гораздо легче — убедить остальных, что её жизнь вовсе не похожа на комнату ужасов.
Дверь в палату захлопывается, и Тина остается наедине с собственными мыслями, умоляя Вселенную не впускать в эту комнату того, о ком вспоминать совсем не хочется. На сегодня с Тины достаточно слез.
***
Голоса становятся все громче. Они режут барабанные перепонки, давят на виски, вызывая новый приступ головной боли. Тина морщится, отворачивает голову, пытаясь зарыться лицом в подушку и абстрагироваться от этого надоедливого шума.
Черт возьми, она целый час пыталась уснуть после визита лечащего врача. Мистер Данбар изучал Тину, как музейный экспонат: «Там поднимите», «Здесь согните», «Тут больно?». После слов: «Больно везде», доктор назначил обезболивающие, не забыв про Аддерол, запретил любые физические нагрузки в течение двух месяцев и пообещал выписать уже через неделю, при условии стабильного состояния. Тина, по его словам, очень легко отделалась, ведь удар о лобовое стекло мог запросто отправить в поднебесную, а внеплановая остановка сердца только подтверждала его слова.
— Я сказал, проваливай, — слышит Тина знакомый голос, от которого сжимаются внутренности, — твое время вышло.
— А твое уже не наступит, — Мэттью говорит немного тише, но также уверенно. — Уходи, Ноа, ты сделаешь ей только больнее.
— Прямо сейчас я сделаю больнее тебе, — рыкает Васкес, и Тина не выдерживает — тяжело вздыхает и поворачивает голову к ним, сонно уставившись
