отделение было самым большим в нашей больнице; по сути, больница обеспечивала мою работу и функционирование моего отделения.
Как и положено, наша больница имела в штатном расписании главврача, заместителя главврача, врачей отделений и врачей-консультантов. Но мое взаимодействие со всей этой структурой носило формальный характер. Главврача можно вообще исключить из моей истории, так как он ничего не решал и мало какие события от него зависели. За исключением, пожалуй, того, что он знатно выносил мозг и наводил суету там, где это совершенно не требовалось. Ну, или творил откровенную дичь. Вот пример.
Думаю, ни для кого не секрет, что лучший способ пронести что-то запрещенное на режимную территорию – это воспользоваться своим «походным бардачком». На сленге так называют задний проход, который у опытных людей способен вмещать уникальные вещи: я знал человека, который мог «там» пронести бутылку водки в стекле или две банки сгущенки. В тот день главврач был на суточном дежурстве. Ночью прибыл этап из областной колонии, где был арестант с телефоном. Об этом знал оперативный отдел, так как кто-то стуканул им об этом заранее. И они бы сами решили эту проблему. Арестант был блатной и прекрасно знал правила игры.
Но этому клоуну, то есть главврачу, приспичило вмешаться в ситуацию и достать телефон самостоятельно. Так как звездочек на его погонах было больше, чем у рядовых сотрудников оперативного отдела, они не могли его остановить. Главврач притаскивает этого несчастного в смотровую больницы. И, как назло, кто-то не убрал со стола хирургические инструменты.
Осмотры, раздевания и прочее персонаж терпел. Но когда главврач полез руками доставать «заначку» – он не выдержал. Смог извернуться, схватить со стола скальпель и хорошенько и очень быстро полоснуть себе вены на предплечье. Естественно, к утру он оказался у меня на психиатрическом отделении «в связи с суицидальной попыткой». Хотя объективно он был абсолютно здоров, его действия были понятны и обоснованы в той ситуации. В общем, кроме нелепых, но почти каждодневных заданий, моя работа не сильно пересекалась с деятельностью главврача.
Больше всего мы работали с дежурными медиками. Как и в самом изоляторе, у медицинской службы было дежурное подразделение. Состоящее, как это ни смешно, из одного медицинского работника на суточном дежурстве – фельдшера или врача.
Самое главное в учреждении – чтобы все было спокойно и все остались живы, а в тюрьме всевозможные эксцессы со здоровьем случаются не реже, чем на воле. От профессионализма, быстроты реакции и понимания дежурного фельдшера зависит многое. Он единственный, кто действительно занимается медициной. Дежурный медик – это тот человек, который разгребает все, что происходит. На любое происшествие, от жалоб на головные боли до аппендицитов, инфарктов и попыток суицида, в первую очередь реагировал он. Если проводить аналогию с гражданской медициной – это скорая помощь. Только тут участок – не район города, а учреждение.
Любое событие (происшествие) в камере имеет структуру. Сначала что-то происходит. Потом сам будущий пациент или его сокамерники любым доступным способом привлекают к себе внимание (это могут быть крики, стук в дверь). Сотрудник режима (корпусной) слышит и идет (бежит, летит) к камере. Выясняет, что произошло. Хватает рацию (если прямо срочно) или идет к телефону вызывать дежурного фельдшера. Фельдшер бежит. Быстро бежит. А далее – или оказывает помощь на месте, или придумывает, как решить проблему.
Когда у заключенного случалось что-то серьезное, требующее госпитализации в стационар, например инфаркт или аппендицит, это всегда было головной болью, хоть и достаточно рутинной. Дежурный медик вызывал городскую скорую помощь. Но этого мало. Для того чтобы госпитализировать подопечного, необходимо сформировать конвой из трех сотрудников. А это значит, вырвать с рабочих мест трех человек и придумать, на кого переложить их обязанности. С учетом постоянной нехватки кадров, особенно в дни, когда случалась не одна госпитализация, а две-три-четыре, это могло превратиться в настоящий кошмар. Поэтому всегда старались справиться с ситуацией на месте, хотя иногда это и было «по краю».
Это если проблема была соматической. Если же история оказывалась ближе к психиатрии, то не всё и не всегда было однозначно. Ни о какой госпитализации в городскую больницу речи быть не могло. И всех непонятных, неясных, странных пациентов переводили ко мне.
И конечно же, все ночные эксцессы, которые случались нередко, тоже приходилось разгребать дежурному фельдшеру. Это либо конфликты с аффектом и агрессией, либо суицидальное или самоповреждающее поведение, либо употребление чего-то запрещенного. Обычно фельдшера не разбирались, демонстративный ли это акт, шантаж администрации или действительно аффект, а сразу переводили к нам. И правильно делали.
Психиатрическое отделение
В Санкт-Петербурге и Ленинградской области – шесть следственных изоляторов. Кроме того, СИЗО есть во всех регионах Северо-Западного федерального округа, а это Мурманск, Карелия, Псков, Новгород, и наверняка я кого-то забыл.
В каждом СИЗО есть подразделение МСЧ: это может быть медицинский пункт, если изолятор небольшой, а может быть и больница, как у нас. В штатное расписание каждого медицинского подразделения входит ставка врача-психиатра. На деле где-то это полноценный работник, который каждый день ходит на работу, а где-то совместитель на половину оклада, который бывает один-два раза в неделю. Эти врачи имели возможность вести только амбулаторный прием, во время которого они по мере своих сил, знаний и фантазии занимались выявлением, лечением и профилактикой психопатологии.
Соответственно, если в других изоляторах появлялся пациент, нуждающийся в госпитализации в психиатрический стационар, приходилось экстренно организовывать санитарный транспорт с конвоем или же специалист тянул до планового этапа препаратами, уговорами или созданием «щадящей среды», насколько это было возможно.
Полноценным стационарным отделением были только мы. То есть психиатрическое отделение в СИЗО «Кресты» было единственным на весь северо-запад страны. Таким образом, мы были уникальны и во многих случаях жизненно необходимы.
А теперь непосредственно про отделение. Внешне.
Психиатрическое отделение СИЗО «Кресты» находилось на режимной территории, занимая первый и второй этажи одного из лучей второго креста. Все специализированные отделения имели название, состоящее из двух цифр, которые писались через дробь. Первая – номер луча одного из крестов, вторая – номер этажа. У нас это 6/1 и 6/2. Но поскольку нас воспринимали единым целым, то мы были просто 6/1. Перевод человека «на психиатрическое отделение» и «на 6/1» – это одно и то же. Формально отделение было рассчитано на 100 коек. В действительности же у нас их было 96.
Итак. Первый этаж. Здесь располагались технические помещения, естественно переделанные из обычных камер, процедурный кабинет, кабинет фельдшера отделения и комната отдыха санитаров. Также там был отдельный кабинетик, «корпусная», в которой сидел «корпусной» – сотрудник дежурной смены в погонах младшего руководящего состава. В его обязанности входило открытие и закрытие камер, вывод и сопровождение пациентов куда бы то ни было (следственные действия, свидания, прием врача, медицинские процедуры и прочее), контроль раздачи пищи, прием и досмотр вновь прибывших и тому подобное. В общем, вся рутинная работа. А также в эту «корпусную» были выведены мониторы с видеокамер, располагавшихся в надзорных палатах, за которыми он должен был непрерывно наблюдать. И наблюдал.
Теперь по палатам первого этажа. Это три надзорные палаты. Помещения, где была одна кровать по центру камеры и унитаз. Все. Больше ничего в этих камерах не было. Туда мы помещали тех пациентов, которые нуждались по состоянию здоровья в постоянном наблюдении. В основном это склонные к совершению суицида, или с выраженной агрессией, или с высокой вероятностью ее проявления. А также лица в состоянии психоза или делирия. Остальные палаты, 14 штук, были двухместными.
Второй этаж – это врачебные кабинеты, также переделанные когда-то из камер, сестринская, душевая и палаты. Здесь они уже были рассчитаны на четырех человек, всего 16. Кроме одной – это была четвертая надзорная палата, такая же, как и те три на первом этаже. Она располагалась очень близко к врачебным кабинетам, поэтому туда помещались те, к кому необходимо было проявлять усиленное внимание с нашей (врачебной) стороны.
От обычной психиатрической больницы мы, естественно, отличались.
Здесь не камера – палата,
Здесь не нары, а скамья.
Не подследственный, ребята,
А исследуемый я[4].
В первую очередь, мы находились на режимной территории и внешне ничем не выделялись.
