такое предчувствие, как будто мы расстаемся навек.
— Навек? — я почувствовал холодок тревоги и обнял Фаю за плечи. — Такого быть не может.
«Расстаемся навек». Мысль об этом казалась мне до того нелепой, противоестественной, что не укладывалась в голове. Молодой, здоровый, полный несокрушимой веры в прекрасное будущее, я не очень-то задумывался над тем, что человека подстерегает случай, несчастье, болезнь. Поэтому Фаиной тревоге я не придал глубокого значения.
— Успокойся, ради бога, — сказал я ей. — Ты проста утомилась. Поверь, пройдет месяц, ну, от силы — полтора и мы встретимся снова. А потом никогда разлучаться не будем. Не будем?
В знак согласия Фая тряхнула головой и вытерла слезы.
Зазвенел колокол. Острой болью отозвался в моем сердце его резкий звук. Прижавшись ко мне, Фаина несколько раз торопливо поцеловала меня в губы и щеки. Отстранилась. Посмотрела в глаза и тихо сказала: «Ступай».
…Поезд уже тронулся, когда я вскочил на подножку вагона. Ускоряя шаг, Фая шла рядом, махала перчаткой и грустно улыбалась. Теперь я видел ее как бы со стороны, и клянусь, она никогда не была такой красивой, как тогда, в тот короткий прощальный миг. Я запомнил ее лицо, обрамленное легким золотом волос, темно-зеленый жакет с воротничком из меха норки, ее короткую коричневую юбку и туфли на высоких каблуках. Все на ней было ладно, все подчеркивало ее природную красоту, изящество, стройность и легкость: и все в этой девушке было для меня близким и дорогим.
Когда поезд набрал скорость, Фая отстала и скрылась из виду. Разве мог я тогда подумать, что вижу ее в последний раз!
МЕРТВОЕ СЕРДЦЕ СРЕДНЕЙ АЗИИ
Поезда в те годы ходили так медленно и так безнадежно выбивались из графика, что до Туркмении пришлось добираться чуть ли не три недели! В жестком вагоне, который за всю дорогу ни разу не проветривался, стоял крепкий запах махорочного дыма, селедки, каменного угля и несвежих портянок.
Место я занимал боковое, у окна. От безделья не знал, куда себя деть. Играл в карты — наскучило. Пытался читать, но вагон так трясло, что пришлось оставить это занятие до лучших времен. Ночами, пока во вздрагивавшем над дверью фонаре, оплывая, горела свеча, я смотрел в окно на глухие, без единого огонька, заснеженные просторы. Зеленоватый снег, залитый лунным сиянием, искрился и сверкал. И нескончаемой чередой уплывали назад утонувшие в сугробах столбы.
Я смотрел в окно и думал о Фаине. Думал часами, до боли в висках, и засыпал только под утро.
Словом, путешествие мое, сверх ожидания, было утомительным и однообразным, если не считать одного случая где-то под Куйбышевом. Проснувшись ранним утром, я ощутил глубокую тишину. Я глянул в окно: сливаясь с серым облачным небом, до самого горизонта расстилались снега. В это время рядом со мной раздался унылый голос проходившего по вагону проводника.
— Мужики, встаньте, помогите «Максиму». Застрял, окаянный, сдвинуться не может.
Эти слова проводник повторял в каждом купе. И мужики — в одном нательном белье, наскоро всунув ноги кто в сапоги, кто в валенки, кто в ботинки — выскакивали из вагона, упирались в него плечом, руками, помогая поезду вырваться из снежного заноса, — видимо, последнего и самого щедрого подарка зимы.
Чем дальше я подвигался на юг, тем все больше теплела погода, светлее и выше становилось небо. Долго ехал я по широко распахнутым степям Казахстана, кое-где покрытым тонким слоем снега.
В Голодной степи снега сошли на нет, и я с волнением увидел сочную зелень озимых и люцерны.
Азия встретила меня ранним теплом и могучим половодьем солнечного света.
Вначале я приехал в Мары — центр древнего Мургабского оазиса — и остановился в единственной на весь город гостинице. Вечером начался дождь, вскоре превратившийся в ливень. Над каменным двухэтажным зданием, в котором я ночевал, с треском и оглушающим грохотом выстреливал гром. Внезапный, ослепительный свет молний кидался в глаза, заливал номер. Какой уж сон во время такой пальбы!..
В перерывах между ударами грома я слышал, как шумит в водосточных трубах вода, как несется она по узким булыжным мостовым.
К утру дождь затих. Выглянуло солнце, и деревья, еще накануне совершенно голые и черные, к утру оделись влажной сверкающей листвой.
Я шел по центральной улице города, пересекавшей Мургаб, и дивился всему, что видел. Здесь все было иначе, чем там, на моей родной Украине. На белых с зарешеченными окнами домах не было ни двускатных, ни шатровых крыш. И вид у домов был какой-то незаконченный, словно им чего-то недоставало. Другие были люди, деревья, выше небо, и даже воздух был другой — более сухой и резкий, отдававший пыльным запахом пустыни.
Как же я попал в Мары?
Еще в дороге один из пассажиров, ехавший со мной, уверял меня, что в окрестностях города полно разных змей и другой ползучей твари. Разумеется, эти сведения надо было проверить. Где и как, я уже знал. Я зашел в городской отдел здравоохранения: только медики и могли правильно указать мне надежное место для охоты. Ведь они, как никто другой, знали о большинстве случаев змеиных укусов и об их исходе — благополучном или смертельном.
Заведующий отделом, пожилой русский врач, выслушав меня, поправил пенсне, прокашлялся и доверительно сказал:
— Все верно. Возле нашего города змейки водятся. Но здесь их все-таки не так много. Я посоветовал бы вам чуточку продернуть на восток, ну километров этак на двадцать, до города Байрам-Али. Вот там, среди развалин старых крепостей, их сколько душе угодно! Сообщение старого врача окрылило меня… Байрам-Али в ту пору был не велик, но озеленен прекрасно, особенно его центр, был уютен, чист, хорошо обеспечен водой.
И все же самое сильное впечатление произвел на меня не город, а древняя крепость, вплотную подступавшая к нему с севера и как бы приподнявшаяся над ним. На крепостной стене через ровные промежутки повторялись полукруглые, в виде полубашен, выступы. А на флангах были круглые, совершенно целенькие башни. Всюду — и в башнях и в выщербленных временем стенах цитадели, виднелись щели для стрелков, сквозь бойницы голубело ясное чистое небо.
Крепость, что так гордо вознеслась над городом, все еще была воплощением великой мощи и несокрушимости. Вместе с этим она напоминала бледно-розовый призрак давно минувших времен, призрак, который внезапно возник перед глазами и тут же исчезнет, как мираж пустыни.
Откуда, из какой глубины веков выплыл этот призрак, кто и когда укрывался за стенами крепости, кто строил ее, какие сражения кипели на подступах к ней? Все это не могло не волновать, не
