первое дело — перевалить ответственность на других.
— Значит, можно? — уточняю.
— Приступайте, молодой человек, — величаво кивает Степанида, хотя наверняка знает и моё имя и фамилию. Не так уж много у неё выпускников.
Беру в руки фотик и чувствую благоговейный трепет. Люблю технику, особенно когда она основательная и сделанная с душой. "Киев — 10", вот, оказывается, как тебя зовут, зверюга. Не может быть, чтобы ты принадлежал этому пентюху. Это как увидеть бомжа за рулём феррари. Дело даже не в том, что такие люди неспособны купить дорогую технику. Они неспособны её ЗАХОТЕТЬ, осознать её ценность. Такие всё на свете будут измерять в бутылках водки или мешках картошки.
Аппарат, наверняка, служебный. Трудится пентюх в какой-нибудь редакции или пресс-службе, а в свободное время шабашит на рабочем оборудовании. Хотя пресс-служб тут нет. Значит, в редакции. Схема знакомая и печальная. Не убережёт тебя такой владелец. Разгокает по пьяному делу или пролюбит где-нибудь.
У техники есть душа. Говорите мне что угодно, но я в это верю. У "Смены — 8м" она задорно-пионерская. "Что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной…". У NIKONов пафосно-капризная, к ним надо ласково, с подходом, с церемонией. У ЛОМО-компакта душа хипстерская. Это значит, что с ним не делай, всё равно получится говно.
Со своими фотиками я даже разговариваю, естественно когда не видит никто. У меня и так чудачеств достаточно.
Вот почему деятель искусств такой расслабленный! У этого чуда советской техники экспозиция выставлена на буковку "А". Автомат! К стыду своему, я даже не слышал о такой функции на старых фотоаппаратах. За исключением весьма сомнительного ЛОМО-компакта. Да, недооцениваем мы СССР. Эта мысль приходит ко мне сегодня уже второй раз.
Наличие автомата не заменяет прямых рук. Некоторые думают, что с этой волшебной функцией можно отключать голову. Увы, кнопки "сделать зашибись", нет даже в фотошопе.
Я чувствую, как аппарат открывается мне. Словно ворчливый служебный пёс он обнюхивает незнакомого кинолога. Достоин ли тот работать с ним вместе. Подчиниться ли ему или прокосить под дурачка? Ну же, давай, сделаем класс!
— Молодой человек! — чёрт, какой же у этого "товарища из райкома" скрипучий голос. — Если не получается, так и скажите.
— Всё в ажуре! — показываю ему большой палец.
Если автомат отдаёт приоритет диафрагме, то на таком солнце он закроет объектив полностью. Это не смертельно, но картинка будет максимально плоская, скучная, "прибитая" к фону.
А вот если по выдержке, то диафрагму, наоборот, откроет. И резкость сведётся по кончику острого носа свежеумытой Лены Стеганцевой, стоящей в первом ряду. Остальные будут, мягко говоря, не в фокусе.
А решается всё максимально просто.
— Два шага назад! — командую я, — и ещё шаг налево от вас!
— А чё ты комаандуешь? — с ленивой оттяжкой прорезается Копченый.
— В натуре! — добавляет один из подпевал, имени которого я не знаю.
— Ребята, пожалуйста! — просит учительница.
— БЫСТРО! — няша от решительности сжимает кулачки и переходит на ультразвук. —Делайте, как он сказал!
Класс от испуга делает обозначенное количество шагов и оказывается в тени от школьного здания. Вот и весь фокус. Вырубаю автомат, выбираю нужную пару на встроенном экспонометре. Фон немного размою. Сейчас так умеет любой телефон, а раньше это считалось чем-то из разряда уличной магии.
— Молодой человек, — чувствую, как кто-то трогает меня за локоть.
Оборачиваюсь, няша.
— Альберт, правильно? — она чуть краснеет.
— Для друзей, Алик! — представляюсь я, — вам тоже можно.
— Алик, — легко соглашается она, — Вас же на фото не будет, Вам же обидно, наверное.
Мне похрен. Эти люди мне не родные, и даже не двоюродные. Но сказать этого я не могу.
—Иногда приходится жертвовать собой ради коллектива, — выдаю я, любуясь её фигурой. — разве не этому учат нас комсомол и партия?
Слышу как сзади фыркает Степанида. Словно гиппопотам выплыл.
Мой взгляд точно не соответствует шестнадцатилетнему пацану, и у неё в голове возникает та самая приятная путаница, которая обычно предшествует резкому сближению на физическом уровне.
— Может, обойдёмся без жертв? — она чуть краснее, — Возможно,я смогу где-нибудь нажать на кнопочку, когда вы встанете вместе со всеми?
— Долго ещё?! — ноет Лиза.
Поднимаю глаза и вижу, что она бесится. Неужели ревнует? Ранимое сердце Алика тут же заныло от раскаяния и сожаления, а вот циничный я внутри заржал. В эту игру могут играть двое.
— А вы его не сломаете? — шепчу девушке практически на ухо, — Техника сложная… дорогая...
Чёрт, да я же с ней флиртую! И она ведётся, что ещё удивительнее. Непуганый народ. Непривыкший.
— Я уже взяла на себя ответственность, — отвечает няша, — мне в любом случае влетит.
У Киева-10 нет привычного механического автоспуска, что ещё раз укрепляет меня в мысли, что это камера профессиональная. Для бытового использования не предназначенная.
— Не влетит, — говорю я , — у меня всегда и всё получается хорошо.
Заманчивая идея — перевалить всё на блондинку. Но свои снимки я всегда делаю сам, и сам потом отвечаю за результат.
— Улыбочку! — копирую приезжую звезду. Говорить "чиииз" в эту эпоху было бы странно. —Стоп, снято!
Понравилась мне эта пафосная "киношная" фраза. Гораздо лучше чем, "сейчас вылетит птичка", или "всем спасибо, все свободны".
* * *
— Ну ты даёшь! — восхищается Женька. — Ты хоть знаешь, к кому подкатывал?
— Понятия не имею, — отвечаю.
— Это редакторша районки нашей, — заявляет он, — она к нам из самого Ленинграда приехала. По распределению.
— Такая молодая и редактор? — удивляюсь я.
— Где ж молодая? — не понимает меня Женька. — Ей двадцать четыре уже.
Ну да, для наших семнадцати, это уже предпенсионный возраст. Чем же ты, Марина, так насолила комиссии, что тебя из Северной столицы, отправили в эту забытую богом дыру? Вот тебя, наверное, тут плющит от культурного шока.
Зато становится понятным, откуда в этих краях такая яркая девушка, и почему именно ей поручили заботу о приезжем фотографе. Собрат по цеху, для которого командировка в район, это отличный повод нажраться.
Школьная фотосессия заканчивается. Я жду осложнений с Копченым, но сердитая Лида демонстративно уводит его, чтобы меня позлить. Подростковые гормоны во мне бушуют, но умом я предпочитаю страдания душевные мукам физическим.
Даже вдвоём с Женькой
