и что же теперь будет, Аннушка?
— Будем переписываться…
— Ты уверена, что Михаил дождется?
Спокойный голос Ани слегка дрогнул:
— Если бы уверена была, то с ним бы вместе и поехала. Испытывают, Ленуша, когда сомневаются.
— Неужели это все из-за Симы?
— Сима тут не при чем. Дело в нем, в Михаиле. Ты ведь знаешь, до меня он со многими девчатами встречался…
Леночка с укором сказала:
— Зачем ты себя со многими равняешь: то были просто увлечения, а тебя Михаил ведь любит, да еще как!
— Вот я хочу в его любви увериться.
— Не знаю, может, ты и права… Только я бы на твоем месте…
— Сразу замуж, а через полгода давать объявление в газете: «Не сошлись характерами», — так, что ли?
Лена обиженно передернула круглым плечом и замолчала. Но, заслышав в конце вагона раскаты задорного смеха, моментально забыла свою обиду.
Угадав настроение подруги, Аня подтолкнула ее и с ласковой усмешкой проговорила:
— Чего медлишь? Беги, помогай, а то без тебя не справятся! Эх, ты Ленушка-хохотушка, беда мне с тобой, да и только!
2. Глава семьи
В кабинет директора совхоза вошла группа приехавших по комсомольским путевкам. Ребята прибыли еще вчера и, судя по оживленным лицам, успели хорошо отдохнуть после утомительной дороги. Совхоз лежит в глубинке, и автотранспорт является пока единственным средством сообщения.
Знакомясь, директор внимательно расспрашивал ребят, где они работали и учились, каковы их дальнейшие планы…
— Кем вы работали? — обратился он к молодому человеку лет восемнадцати-девятнадцати с круглым безбровым лицом и упрямыми обветренными губами.
— По специальности я токарь, имею шестой разряд, но хотел бы обучиться работе на тракторе. У меня семья большая…
Присутствующие с интересом посмотрели на юношу, совсем не похожего на главу семейства. Он, между тем, спокойно продолжал:
— Мама с младшим братишкой до окончания учебного года остались в городе, а сестры приехали со мной.
— Но почему вы все-таки хотите учиться на тракториста? Специальность у вас хорошая, нужная.
— Свою специальность я люблю и бросать ее не хочу. Но я мог бы весной и осенью работать на тракторе, а летом и зимой — в мастерской. И для совхоза больше пользы, и семью смогу лучше обеспечить.
Директор с уважением взглянул на молодого человека и сказал ему как можно мягче:
— Вы правы: так будет лучше и для совхоза, и для вашей семьи. Только курсы трактористов уже заканчивают свою работу, да и в мастерской у нас сейчас горячая пора.
Глаза юноши вспыхнули:
— Если такое положение, то я могу хоть сейчас встать за станок, а трактор буду изучать в свободное время, — может, к осени и осилю. Но только помогите мне устроить семью. Поговорите с сестренками: они ведь тоже работать приехали. Как комсомолец, могу за них поручиться: от работы бегать не станут.
Чувствовалось, что он испытывал некоторую неловкость от того, что слишком много времени отнимает у занятых людей. С хорошей, чуть грустной улыбкой юноша проговорил:
— Для себя я бы ей о чем не просил. Отец у нас на войне погиб, вся семья на мне держится.
3. Частушки
Дорога шла по назеркаленному снежному насту. Белые куропатки неторопливо прогуливались по ее обочине и, казалось, не обращали на нас ни малейшего внимания.
— Что вы скажете насчет частушек? — неожиданно спросил мой попутчик, повернув ко мне энергичное смуглое лицо.
— Почему вы меня вдруг о частушках спросили? Сочиняете?
— Сам я, конечно, этим не занимаюсь. Не дано. Но, между прочим, по-моему, зря поэты частушек не пишут. Хорошая частушка, знаете, какую силу имеет… Убедился в этом, как говорят, на личном опыте.
…С женой моей, Тосей, мы на одном комбайне работали. Она — штурвальной, я — комбайнером. Там, собственно, и любовь наша началась. Поженились мы осенью позапрошлого года, как раз после уборочной. Завели хорошую обстановку, одежды накупили, хлеба у нас — девать некуда… И тут, понимаете, ударила мне в голову блажь: ну зачем моей жинке работать? Она, конечно, сперва и слышать не хотела, но потом все-таки согласилась.
ПЕРВАЯ БОРОЗДА.
Подоспела новая уборочная. Дали мне вместо Тоси штурвальную, первую на весь наш совхоз просмешницу Глашу Травину. На работе ничего не скажешь, ловкая, только в первую же неделю она мне всю душу вымотала вот этими самыми частушками… Особенно далась ей одна. Где она такую откопала?! Никто раньше этой частушки у нас не слыхал. Как завидит меня, стрельнет своими бедовыми, с золотинкой глазами, да и пойдет откалывать.
Я милашку свою
Работать не заставлю, —
Словно куклу наряжу,
На комод поставлю!
Конечно, дураку понятно, в кого она метит, но я виду не подаю, а сам аж зубами скриплю. Тосе об этом ни слова, — зачем человека расстраивать?
Однажды вырвался вечером домой на полчасика: вижу, моя Тося сидит грустная, вроде заплаканная.
— Не заболела ли? — спрашиваю.
Она нахохлилась и молчит, на мои слова не реагирует.
Мне это обидно показалось: муж, можно сказать, на работе горит, еле полчаса выкроил, чтобы с женой словом перемолвиться, а она с фокусами.
Сказал — и не обрадовался! Как закричит моя Тося, как заплачет: и бесчувственный-то я, и эгоист, и старорежимщик, и на посмешище ее перед людьми выставил…
— Ребятишки проходу не дают. Только выйду из дому, а они с проклятой своей частушкой!
Тут я уразумел, в чем дело. Узнала Тося, что и меня тоже этой самой частушкой донимают, засмеялась так весело, словно не она только что слезы лила.
Когда просмеялась, говорит:
— Пойду я, Петя, к Ваганову штурвальной. Я, конечно, возражать не стал.
Узнала об этом Глаша и по-хорошему, без подковырки, предложила:
— Пусть Тося с тобой работает, а я вместо нее к Ваганову пойду. Он тоже комбайнер неплохой, да и холостой, поприветливее будет!
С тех пор мы снова с Тосей вместе работаем…
…Вот, видите, невелика частушка, а действует, да еще как действует.
4. Так закаляется сталь
Дальняя дорога в степи одинаково хороша и для сосредоточенного молчания, и для задушевного разговора.
Первую часть пути мы ехали молча. Пожилой шофер Иван Андреевич вел машину так легко и уверенно, словно она шла сама, а он лишь смотрел на дорогу, да время от времени для собственного удовольствия крутил баранку. Причем делал он это одной правой рукой, в то время как левая почти все время покоилась у него на коленях. Дорога была неширокая, в черных подпалинах первой оттепели и местами сильно изгорбленная.
Завидев идущего навстречу «москвича», Иван Андреевич неодобрительно покачал головой:
— Вот
