на колени, он полюбовался её улыбкой. Вообще для него было удивительно, чтобы женщина, обладавшая весёлым нравом, не являлась при том шлюхой. Но люди грядущего не умещались в рамки нынешнего века. Даже тихая, скромная Дарьюшка оставалась единственной в своём роде, второй такой не существовало. Это он знал совершенно точно.
— У тебя недавно приступ был, — напомнила она, нежно коснувшись его щеки. — Уже который за этот год. Раньше ничего не говорила — всё понимала. Но сейчас можно немного отдохнуть.
— Именно сейчас и нельзя, душа моя, — сказал он. — Викторию мы одержали, однако самое трудное не в том. Удержать плоды той виктории — вот чем мы нынче заняты.
— О, да, желающих прибрать их к рукам хватает, — согласилась супруга. — Не завидую сестрёнке. Сначала ей пришлось со шпагой в руке завоёвывать ту победу, а сейчас — с бумагой и пером — надо защищать завоёванное. Но ты как раз можешь себе позволить немного отдохнуть.
— Мне и в гробу отдохнуть не позволят, — усмехнулся Пётр Алексеич. — Здесь тоже изрядно всего приключается. Утром расскажу. А сейчас и впрямь лучше отдохнуть.
— И никакой политики? — снова улыбнулась Дарья.
— Нет, душа моя, именно политикой мы с тобой и займёмся, — весело сказал он. — Мне дочка позарез надобна. Подрастёт — королевой её сделаю. Ты уж расстарайся, Дарьюшка.
— Наука доказала, что пол ребёнка зависит не от мамы, а от папы, — нарочито серьёзно ответила ему супруга. — Так кто из нас должен стараться?..
Интермедия.
—…И много было у вас девок, таких, как ты?
— В нашем подразделении — трое. Две погибли. Одна в бою, другая…в общем, растяжку проглядела. Снайпером была. В артиллерии есть женщины, в подразделениях РСЗО. Почти вся тыловая медбригада женская, и среди полевых медиков девочек много… Ты к чему это спросил?
— Стараюсь понять, что вас на войну понесло. Или иного занятия и впрямь не нашлось?
— Ты когда-нибудь видел разорванных взрывом детей? Нет? А нам — приходилось, целых восемь лет. Когда до меня дошло, что горе не частное, а общее… Нас набралось не так уж и мало. И всё-таки в чём-то ты прав. Таких, как я, быть не должно.
— То-то же. Однако сделанного не воротишь. Раз уж подрядилась быть солдатом, то на полпути не останавливайся. В Полтаве ты изрядно повоевала, теперь повоюешь в Копенгагене… А ты как думала? Посланник — тот же офицер на поле сражения, токмо баталия у него иная.
— У нас я как-то прочла в одной книге: мол, лучше пролить бочку чернил, чем реки крови… Ты уверен, что такое дело стоит поручить именно мне?
— Именно тебе. Ведь ты лучше прочих знаешь, что будет, ежели не справишься. Оттого и стараться будешь на совесть…
4
Петербург действительно строился. И не в последнюю очередь — как цитадель.
Но пока боевых действий не предвиделось, Петропавловская крепость использовалась как место, где можно содержать ценный трофей — пленного шведского короля. Конечно же, не в каземате, Боже упаси! Почётный пленник пребывал в одном из верхних помещений Меншикова бастиона — первого, который вместо дерева сразу строился в камне[13]. Только в этом году работы и завершились, а в соседнем, Государевом бастионе, они шли полным ходом, так что Карл при желании мог слышать, а иной раз, во время нечастых прогулок, и видеть, как его геополитический противник строит крепость, призванную противостоять силе Швеции.
Впрочем, Карл нечасто изъявлял желание прогуляться без Петра, так как в противном случае приходилось довольствоваться обществом четырёх неразговорчивых караульных. Нога шведа заживала без осложнений, к концу осени он уже мог передвигаться самостоятельно, при помощи любезно подаренной ему трости. И надо сказать, что Пётр Алексеевич посещал пленника довольно часто, стараясь держать того в курсе относительно событий в Европе. Попутно государь заново изучал своего невольного гостя, приходя к неутешительному выводу: поднабравшись опыта, «брат Каролус» не сделал из оного никаких серьёзных выводов. Оставалось одно: расположить к себе этого человека, который слишком большое значение придавал личным симпатиям.
Вот и сегодня Пётр Алексеевич решил навестить пленника, заодно устроив ему прогулку по Заячьему острову.
— Если бы вы желали получить что-либо в дар от меня, что бы вы выбрали, брат мой? — спросил государь, когда они прогуливались по дикому ещё берегу, частью заваленному стройматериалами.
— Эту крепость, — не задумываясь ответил Карл, порывисто взмахнув тростью. — Она идеальна.
— Даже в недостроенном виде?
— Да, брат мой. Я не представляю, какие усилия мне пришлось бы предпринять, чтобы хотя бы добраться до неё, не говоря уже о штурме и взятии.
— В таком случае, брат мой, до тех пор, пока вы мой гость, эта крепость — ваша, — Пётр Алексеич перевёл всё в шутку.
— Жаль, я рассчитывал на более длительный срок, — в тон ему ответил Карл. — Вы получили новости из Дании?
— Вряд ли они утешат вас, брат мой: переговорами заинтересовался Версаль.
— Насколько это серьёзно? — Карлу и впрямь новость не понравилась.
— Судите сами: приехал маркиз де Торси.
— О! — шведский король был неподдельно и неприятно удивлён. — Если маркиз сунул туда свой длинный нос, то лишь затем, чтобы лишить сие собрание всякого смысла. Уверен, он приложит все усилия, чтобы участники переговоров как можно скорее перессорились между собой. Но уверены ли вы, что эта дама, ваша родственница, способна сего не допустить?
— В её семействе искусство завершать войны — наследственное, — Пётр Алексеевич произнёс эту фразу с неким намёком. — Вы лично в том убедились.
— Притом, дважды… Брат мой Петер, быть может, нам стоит продолжить беседу во время водной прогулки? Я безумно скучаю по парусу над головой.
Карл желал поговорить без лишних свидетелей, это было понятно. Государь несколько секунд размышлял, не замыслил ли швед какую-то пакость, но по здравому размышлению решил рискнуть. Хотя и взял на борт парусной лодки одного матроса, но выбрал того, кто не понимал по-французски — чтобы и поговорить с «братом Каролусом» на этом языке, и не оставаться со шведом один на один.
Нева в этот день была спокойна, как никогда. Северо-восточный ветер сразу наполнил треугольный парус, с которым управлялся тот матрос, а государь сел править лодкой. Карл, удобно устроившийся на вытертой до блеска банке, оставался в роли пассажира.
— Вы можете свободно говорить о чём пожелаете, если вспомните уроки французского языка, — сказал ему государь, едва они отошли на сотню ярдов от берега.
— Если так, то позвольте вас спросить, — начал швед. — Вы действительно столь безоглядно доверяете этой вашей родственнице?
— Она служит не мне, а Отечеству, — последовал ответ. — Потому в её верности у меня нет никаких сомнений. Но отчего сомневаетесь вы сами?
— У меня сложилось не лучшее впечатление о…современниках этой дамы.
— Вам не повезло связаться с обыкновенными наёмниками, брат мой, — Пётр уверенно правил на середину фарватера, время от времени отдавая матросу приказы по-голландски. — Вся их необычность заключалась лишь в происхождении и умении обращаться с тем оружием. Я имел неудовольствие беседовать с одним из них — кстати, единственным выжившим. Таких, как он, тысячи — готовых кому угодно продать своё умение убивать.
— Понимаю. Ваша родственница своё умение убивать не продаёт, а бескорыстно посвящает Отечеству, — с едкой иронией произнёс Карл. — Мотивация действительно важна. В таком случае готов поверить, что эта дама не пойдёт на предательство по собственной воле. Но она может совершить ошибку невольно, по неопытности в политических делах.
— Брат мой, — Пётр Алексеевич рассмеялся. — Вы полагаете, что дама, которая сумела расставить для вас ловушку, а затем вынудила позабыть о благоразумии и бросаться на штурм крепости — провалит переговоры?
— Вы рассчитываете на её знания, — догадался швед — Притом, знания не о событиях, а о персонах… Ах, чёрт возьми, если бы мог хотя бы предположить сию истину, то никогда бы не отправился в тот поход.
— Отправились бы, брат мой. Разве что подготовились бы основательнее. Слишком многие были заинтересованы в том, чтобы мы с вами как следует подрались.
— Эти люди никуда не делись, как и их интересы.
— Зато условия переменились, — Пётр навострил уши: кажется, удалось навести Карла на интересовавшую его тему. — Теперь недостаточно просто прислать вам отряд наёмников из будущего и дать денег на содержание армии. Когда в Европе всерьёз заговорили о мире, им придётся действовать куда тоньше.
— Брат мой, я не знаю, кто они, но догадываюсь, что к своей цели, какова бы она ни была, эти
