— Погоди! — перебил его смотритель маяка. — Это какие Петько и Скрипицын? Те, что на Гришку-вора наезжали?
— Те самые, — подтвердил Миша. — Так вот…
Но тут уж я вмешался.
— Как это они на Гришку-вора наезжали? — спросил я. — Почему? Что там такое между ними было?
Миша вздохнул.
— Ох, Виссавериныч, вечно ты влезешь. Теперь вот объясняй Борису, что да как промеж них угораздило, да он ещё не все поймёт…
— Как это не пойму? — возмутился я. — Очень даже пойму!
— Ну, постараюсь попонятнее, — сказал Миша. — То есть, история это тёмная, и улик никаких нет, а Гришка, конечно, никогда не расколется. Так что, можно считать, мы эту историю знаем, но как бы и не знаем, потому что питались слухами, смутными такими и разноречивыми, по которым расследованию ходу не дашь. В общем, так. О взорванном монастыре ты, небось, слыхал…
Я кивнул. Ещё бы мне было не слыхать! Монастырь взорвали тучу лет назад, чуть ли не сразу после войны. Ну, может, немного попозже, неважно. Монастырь стоял там, где теперь коса, входящая в территорию заповедника, неподалёку от нашего острова. Только при монастыре (в смысле, когда монастырь существовал) коса была намного длиннее. Её решили укоротить, потому что по проекту Волго-Балта она мешала судоходству. Укоротить-то её было просто — новые шлюзы должны были поднять уровень воды настолько, чтобы её затопило, сколько надо. Но на этой косе стоял древний монастырь — не из таких уж больших, но достаточно мощный, со стенами и башнями, потому что, как и многие монастыри, он поначалу возник для обороны, а не для молитв. Расположенный так, что властвовал над всей округой, он мог защищать корабельщиков от речных разбойников, которых в то время водилось множество, а в шестнадцатом веке он оказался одной из тех крепостей, о которые расшиблось войско польского полководца Яна Сапеги.
И когда его взрывали — чтобы корабли на него не напоролись, как на риф — это, говорят, было ещё то зрелище! Невесть сколько взрывчатки извели, а офицер, командовавший взрывными работами бегал с белым лицом: все боялся, что попадёт под трибунал, если монастырь или не будет взорван вовремя или если перестараются и рванут его так, что пол-округи разнесёт и будут человеческие жертвы. Ох, и орал же он, как вспоминают очевидцы. Но, в конце концов, стены, башни и центральный собор удалось разрушить настолько, что даже большие туристские теплоходы с глубокой посадкой вряд ли зацепились бы об их развалины. Хотя световые бакены в нескольких местах все равно на всякий случай выставили.
— Ну, вот, — сказал Миша. — Перед тем, как взрывать монастырь, все ценности — от старинной церковной утвари до икон и чего там ещё — вывезли из него и распределили по музеям. Ценности действительно оказались большими, огромного исторического и культурного значения, и, в общем, вышло так, что на них не раз покушались. Все дела, связанные с кражами экспонатов из музея, раскрывали очень легко, воры получали свои сроки, экспонаты возвращались в музей. Кроме одного случая… Пропало большое резное распятие, которое на момент кражи находилось в запасниках, поэтому его не сразу хватились. Подозрение, в итоге, пало на Гришку-вора, но доказать, повторяю, ничего не удалось. Я бы сказал, Гришку подозревали по привычке, зная, что именно он по музейным ценностям любит промышлять, он ведь и сидел перед тем как раз за кражу коллекционного фарфора восемнадцатого века. Но у Гришки оказалось алиби, которое не удалось разрушить, а других подходящих подозреваемых, хоть убей, не нашлось. Ну, вот. А в скором времени после этого на Гришку напали, как раз Петько со Скрипицыным. Гришка гулял в «баре», — Миша интонацией закавычил это слово и сразу объяснил. — Так называлась забегаловка со стойкой, в которой «для красоты» разноцветные фонарики были подвешены, а кроме водки и портвейна подавали ещё и напитки поблагороднее, да и горячая закуска имелась. Находилась эта забегаловка на границе центра и восточного заводского района. Сейчас-то её всю перестроили, отделали заново и сделали натуральный бар-кафе. «Полярная звезда» называется. Ну, лучше этого «бара» ничего в те времена не было, вот в него и закатывались, отметить «удачное дело» или просто пофорсить. Гришка там явно гулял после «удачного дела», а Петько и Скрипицын, приклеившись к нему ещё в баре — и, судя по словам очевидцев, объяснение у них получилось достаточно горячим, хотя из-за чего именно было это объяснение, никто не слышал или не понял — на выходе напали на него, и началась натуральная драка, где, конечно, перевес был на стороне двоих против одного. Милиция подъехала довольно быстро, и всю компанию забрали для выяснения. Ну, разумеется, никто из троицы не захотел давать показания против других, и, в итоге, их отпустили, даже на пятнадцать суток не забрав, а всего лишь штраф наложив за нарушение общественного порядка в пьяном виде. Хотя, надо сказать, это был тот случай, когда всем было понятно, что дело нечисто. И тот случай, когда милиция Гришку чуть не на коленях умоляла — ну, скажем мягче, очень добивалась милиция от Гришки — чтобы он дал показания против Петько и Скрипицына. Дело в том, что Петько и Скрипицын было освобождены «досрочно условно», и достаточно было им совершить любое правонарушение, которое подпадало бы под уголовную статью, как они тут же по новой загремели бы в лагеря, и на довольно долгий срок. Но, в данном случае, чтобы их укатать, нужно было заявление Гришки как потерпевшего, а Гришка упёрся — и ни в какую. «Извините, ребята, — разводит руками, — но мне их выдавать как-то не с руки, и не принято, и их дружки могут потом на перо поднять, а на хрена мне это надо? Я уж с ними сам как-нибудь разберусь, если что…» Ну, что Гришка мужик суровый, и любым оголтелым всегда сумеет достойный отпор дать, никто не сомневался. И потом, пока он был «чистый», то есть, с милицией не сотрудничал, он мог вынести Петько и Скрипицына на суд воровского закона — тогда ещё существовал такой суд воровской чести, не то, что сейчас — и уж решение этого суда было бы для Петько и Скрипицына обязательным к исполнению…
— И он обратился в этот воровской суд? — жадно спросил я.
— В том-то и дело, что нет, — покачал головой Миша. — Милиция так хотела побыстрее укатать Петько и Скрипицына, чтобы они исчезли с глаз долой, пока не успели крупных бед натворить, что подключила некоторых своих информаторов, которых обычно не слишком теребила. Всяких там из мелкой шпаны, пьяниц, из «шестёрок» при «авторитетах» — из тех, кому спускали с рук всякие мелкие нарушения, при условии, что обо всём важном и существенном, что им доведётся услышать или узнать, они будут своевременно информировать… — Стучать, попросту говоря! — бухнул смотритель маяка. — Интересно было бы узнать имена этих стукачиков…
— Это, как вы понимаете, служебная тайна, — усмехнулся Миша.
— Да какая там тайна! — махнул рукой смотритель. — Про многих весь окрестный люд знает. Вон, хоть братья Неверкины. Пьяницы и мелкие воры. Все про них говорят, что их бы давно укатали, если б они не сотрудничали с милицией.
— Ну, насчёт конкретных имён все равно трепаться не будем, — хмыкнул Миша.
— Так я уверен, они были среди тех, к кому милиция обратилась, чтобы прощупать Гришку, Петько и Скриппицына, — проворчал смотритель.
