и самогон нужен?
— Ну да. Он спит до тех пор, пока бутыль не опорожнит. Проснется — глотнет — и снова спать.
— А потом?
— А потом просыпается, а самогона нет. Тогда он спускается, проверяет, сделана ли работа…
— Поленья пересчитывает, — подсказала я.
Карл кивнул.
— Масло проверяет, муку и крупу, — продолжил он. — Обедает и дает мне монетку-другую, чтоб я принёс ему еще самогона.
— А где он берет монеты, если платят вам поленьями?
Карл пожал плечами.
— Вот этого я не знаю.
— Тайник есть у него?
— Это вряд ли. Я убираюсь в его комнате, я знаю там каждый камешек в кладке. Нет там тайника.
И однако, где-то же папаша Якобс деньги берет… За меня вот парой серебряных заплатил. Интересненько.
— Карл, скажи мне как художник художнику: ты рисовать умеешь?
— Чего?! — Карл поднял голову от лука, который чистил. В его больших наивных глазах стояли слезы.
Лук хороший был, сочный, ядреный. Так и хрупал под ножом, тек прозрачным луковым соком.
— Я не художник, — осторожно напомнил мне Карл, глядя на меня, как на шибанутую. Наверное, подумал, что я медленно съезжаю с катушек. — И ты тоже.
М-да, это явно не тот человек, который смог бы оценить мою шутку.
Все время забываю, где я. Это очень странно — чувствовать себя одновременно и Аделью, проданной женушкой непутевого игрока, и… не Аделью. А практически без пяти минут шеф-поваром элитного ресторана!
— Ничего, — произнесла я, отнимая у него нож и корзинку с луковицами. — Найди доску покрепче и пошире, отмой ее хорошенько, и углем на ней нарисуй тарелку с дымящимся супом. Сумеешь?
— Эта подойдет?
Карл указал мне вполне себе приличную стойку-штендер, висящую на стене. Я ее не заметила, потому что она была равномерно пыльная и сливалась с окружающим ландшафтом.
М-да, этой таверне не помешает генеральная уборка…
— Это то, что нужно! — заверила я мальчишку. — Ну, а рисовать-то ты сможешь?
— Да, — легко ответил Карл. — Помню, матушка рисовала на ней и чашки, и тыквы. И меня немного учила. И писать тоже! Но это умение вряд ли пригодится, здесь читать никто не умеет.
— Даже твой отец?
— Он первый. Говорил всегда, что важнее уметь считать. А пишут только дураки.
— Ну-ну, — протянула я. — Давай-ка, все равно напиши.
— Что?
— «Блюдо дня! Чечевичная похлебка с чесноком!»
— Это и так все знают.
— Не спорь!
В общем, пока я чистила лук, Карл трудился над оформлением первого в нашем заведении меню.
И вышло у него вполне неплохо.
Я же тем временем начистила и нашинковала лук, нарезала соломкой морковку.
Морковь тоже была на загляденье. Крепкая, ярко-оранжевая, сочная. Я не удержалась и попробовала несколько соломинок. М-м-м, сладкая какая!
Как из таких вкусных овощей можно было приготовить невкусный суп?! У Карла определенно талант…
— Как ловко у тебя получается! — изумился Карл, подойдя посмотреть, что я там делаю. — Я б возился битый час!
— Мастерство не пропьешь! — хмыкнула я. Карл с удивлением посмотрел на меня:
— Ты выпить любишь? А по твоему виду не скажешь…
Я так и покатилась со смеху.
— Да нет, конечно. Не люблю я выпить. Это просто… ну, поговорка такая. Вроде шутки.
— А, про художника тоже?
— А ты сообразительный, Карл! Зря папаша на тебя дураком обзывается. И про художника тоже!
В большом котле, который мы кое-как отмыли вдвоем, на ослепительно-желтом, приятно пахнущем семечками, масле я поставила тушить лук и морковь. Масло стало оранжевым, закипело пузырями.
Карл под моим чутким руководством из запасов папаши Якобса набрал самых спелых помидоров. Ошпарил их кипятком и содрал с них шкурку, а я мелко нарезала, изрубила их в кашу, и отправила в котел. Немного посолила. Добавила несколько крупинок желтого сахара, что громыхали одиноко в горшочке.
«Вместо томатной пасты», — подумала я. Тут-то такой приправы взять было неоткуда!
Овощи жирно чавкали в котле, протушиваясь в собственном соку. Я помешивала их деревянной ложкой с длинной ручкой. А Карл, промывая чечевицу вдвое больше обычной порции, слюнки глотал.
— Как вкусно пахнет! — восторгался он. — Неужто это просто лук и морковка? И они бывают такие вкусные?!
— Еще как бывают, — усмехнулась я. — Ну, готово у тебя? Давай, сыпь сюда!
Карл засыпал чечевицы в котел. Над котлом поднялся душистый пар, и я налила воды в варево.
Оранжевое масло, блестя, всплыло наверх, а вода закипела ключом у горячих стенок.
Я чуть посолила нашу похлебку и накрыла крышкой, а Карл снова гулко сглотнул и облизнулся.
Мальчишка был голоден, ведь свой ужин он мне отдал.
— Ничего, — посмеиваясь, сказала я. — Потерпи немного. Скоро поешь вдоволь!
Пока чечевица варилась, мы с Карлом почистили несколько головок остро пахнущего чеснока и тоже кинули их в варево. Ну, и заключительным штрихом я кое-как порезала черствый, почти засохший каравай на мелкие кубики.
— Добавлять в каждую тарелку по нескольку штук! — строго наказала я Карлу.
Похлебка вышла красивая, оранжевая, приятно пахнущая чесноком, с небольшой кислинкой томатов. Жаль, приправ не было. А то суп пах бы сильнее
Я намеренно чуть передержала ее, чтоб чечевица разварилась сильнее. Ведь истолочь ее в пюре мне было нечем. Но, надеюсь, у лесорубов все хорошо с зубами, и они прожуют мягкие зерна?
Досолив как следует, я перемешала похлебку, отчего по всему дому поплыл густой, вкусный запах.
— Ну, неси чашку, Карл! — весело велела я. — Будешь снимать пробу!
Карла дважды упрашивать было не надо. Он мигом принес свою миску, и я щедро зачерпнула похлебки и налила ему огненного цвета суп до краев!
Карл даже заплясал от радости, когда я ему сыпанула горстью сухариков и вручила ложку.
Он тотчас принялся есть, хотя похлебка была еще очень горяча.
— Погоди! Сливок бы сюда, — всполошилась я. — Тогда будет вкуснее и не так горячо!
Я метнулась к шкафчику с приправами за сливками.
И в этот миг дверь таверны открылась, и вошел мой первый посетитель!
В глазах потемнело, сердце от волнения едва не выскочило из груди. Но я поспешила ему навстречу, восторженно и испуганно ахая.
Это, конечно, был не магнат кампании-гиганта. От него не пахло дорогим одеколоном, и ботинки у него были совсем не лаковые.
С
