ты что, Антон? Ты в своём уме? Да ты же… Да ты же на театре был? Есть же свидетели?
Ильин грустно посмотрел сперва на хозяина, после на Маршала, отвернулся к раскрытому окну, опустил голову. Константин Павлович кивнул:
– Ну что ж. Расскажу я. Это как раз та самая неприятная новость. Но вы уж поправьте, если где-то лишнего нафантазирую. Не берусь утверждать о степени серьёзности отношений Нины Антоновны с убитым провизором, но в переписке они точно состояли. Думаю, что связь была серьёзнее, за обычные, хоть бы и откровенные, письма не убивают. Отношения эти отцу девушки явно не нравились. Думается, он рассчитывал на более выгодную партию, но это тоже из разряда допущений. А вот что я могу точно доказать, так это, во-первых, что сторож был напоен вами, Антон Савельевич, чаем со снотворным, после которого спал мёртвым сном до утра, что дало вам возможность и совершить задуманное, и инсценировать ограбление. Вы же специально так топорно всё обставили, чтобы даже ваши полицейские дуболомы не поверили во взлом. Во-вторых, я докажу, что в театре вас не было. В-третьих, что Евгений Бондарев был убит во дворе аптеки, как раз у той самой задней двери. И последнее – кроме бедного юноши на вашей совести смерть актера Афанасия Северского. Мне продолжать, господин Ильин? Или всё-таки сами всё расскажете?
– Откуда про Северского узнали? – не поднимая головы, спросил управляющий.
– Он приходил ко мне вчера вечером. Ровно тогда, когда вас не было дома. Думаю, хотел рассказать про ваш трюк с театром.
– А про это как догадались?
– Видите ли, я не верю в случайности. Когда человек назначает мне встречу, на которой хочет рассказать что-то важное об убийстве, а вместо неё оказывается в некрологе, я начинаю беспокоиться. Беспокойство привело меня в покойницкую, где, благодаря вам же, у меня уже имелся знакомый врач. Увидев круглый синяк и явно прорезанный пиджак, я вспомнил, что ваш автомобиль вернулся вчера домой с разбитой фарой – не спрашивайте, как узнал, главное, что это факт. Без особой надежды я осмотрел мост, под которым нашли тело несчастного Афанасия Фаддеевича. Расчёт был на то, что ударить его автомобилем вы могли, только выехав на тротуар – в противном случае осколки фары растолкли бы в пыль телеги. Мне повезло, логика оказалась верной.
Константин Павлович достал из кармана узелок из носового платка, развязал и аккуратно выложил на стол осколки гнутого толстого стекла.
– Если Тихон не выбросил старую фару, можем сличить. Не желаете? Ну тогда после. Так вот. Беспокойство моё усилилось. Потому что, раз вы решили устранить человека, который что-то знал об убийстве, стало быть, имеете к нему отношение. Вы уже были у меня на подозрении после разговора со сторожем, а теперь вся картина сложилась. Оставалось лишь найти доказательства того, что алиби ваше – фальшивка. И я его тоже нашёл.
Из другого кармана Маршал вытащи седой длинный парик и такую же бороду.
– Это из гримёрки Афанасия Фадеевича. Ваш пристав говорил, что господин Северский был превосходен в роли Тургенева. Думаю, вас, Антон Савельевич, в театрной ложе, на изрядном удалении от свидетелей, он сыграл в тот вечер не менее блистательно.
В повисшей тишине было слышно, как во дворе садовник поливает из шланга клумбу. Заусайлов растерянно переводил взгляд с Маршала на Ильина и обратно, но те молча смотрели друг на друга. Безмолвную дуэль прервал вернувшийся дворецкий. Он бесшумной тенью скользнул к хозяину, протянул тоненькую пачку конвертов, перевязанных атласной лентой. Управляющий молча проводил его взглядом, а после закрыл лицо руками, взъерошил волосы, снова провёл ладонями по лицу, будто пытаясь что-то стереть.
– Я не думал его убивать. – тихо, ещё сквозь руки, заговорил Ильин. – Хотя… Наверное, не исключал такого варианта. Раз нанял этого пьянчугу Северского. Вы правы, я шёл за письмами. Этот паршивец… Мало ему было того, что он с ней сотворил… Он угрожал мне, что я не смогу найти Нине жениха, что он сразу после объявления помолвки передаст ему её письма… Я их не читал. Не смог. И вы не читайте, прошу. Вы правы, я не смог их сжечь. Я готов был заплатить. Честно. У меня и сумма при себе была, все десять тысяч. Можете проверить, я в тот день их забрал из банка. Я просто не верил, что он отдаст. Я же не сразу поверил про письма, не думал, что Нина могла быть такой неосторожной. Ведь было бы из-за кого!..
Антон Савельевич облизнул сухие губы, оглянулся на столик у зеркала – там стоял графин с водой. Маршал молча подал ему стакан, не торопил, пока Ильин пил. Вытерев усы тыльной стороной ладони, тот продолжил:
– Вы правы, у него был ключ. Не понимаю, как вы догадались, но это так.
Константин Павлович пожал плечами:
– Если б ключ был у вас, вы и говорили бы с ним внутри. А то, что убийство случилось в другом месте, не в комнате убитого, понятно было ещё по отсутствию крови на коврике. Потом при осмотре тела я обратил внимания на синяк на скуле. Предположил, что Бондарева ударили по лицу, тот упал и обо что-то раскроил череп. Вспомнил ограду палисадника во дворе аптеки – там как раз похожие шары на столбиках. Ещё раз наведался, чтоб удостовериться – размер подходящий, да ещё и кое-что нашёл.
В очередной раз Константин Павлович запустил руку в карман, достал оттуда спичечный коробок:
– Смотрите – кровь дождь, конечно, смыл, а вот волосы задержались в трещинах краски.
От вытащил из коробка тонкую каштановую прядь. Заусайлов брезгливо поморщился, но всё же приблизился, сощурился сквозь очки на улику.
– Признаю – цвет похож. Но если всё так, как вы говорите, то тут нет преднамеренности. Ну повздорили два человека, один другого ударил, тот упал, а дальше на всё воля божья.
– Всё так и могло бы трактоваться. Если бы Антон Савельевич не подготовил себе алиби и не опоил сторожа. И вот это уже явно свидетельствует о преднамеренности действий. Да и устранение потом своего невольного соучастника тоже не похоже на случайность. За что вы его убили? Он тоже стал вам угрожать? Как он вас связал с убийством? Ведь вы же наверняка ему изначально что-то менее криминальное рассказали, объясняя, для чего вам понадобились его услуги?
Ильин снова провёл рукой по лицу, ответил:
– Про роковую страсть придумал. Я же на встречу с ним ехал, чтоб сотню обещанную отдать – да и всё. А он пришёл заведённый, ершистый, начал кричать, что денег ему не надо, имя его честное ему дороже, и что убийцу он покрывать не станет. Какого, говорю, убийцу, что ты несёшь, проспись ступай. А он в ответ, что, мол, с вечера не разговлялся, глоток, мол, в горло не идёт от осознания всего ужаса. И опять про имя Северского, которое он не позволит в крови марать. Я даже его за лацканы потряс, чтоб хоть чуть эту словоохотливость поубавить. Ну он и спокойно так мне прямо в лицо заявляет, что видел вас в участке, когда к брату жены покойной заходил, и на него озарение снизошло. Что я, может, и не убийца, а всё ж дознанию не лишним будет знать, где я вчера ночью был и для чего он, артист, три часа с фальшивой бородой на лошадей глазел. И руки мои так аккуратно от пиджака оторвал и зашагал через мост. И я затрясся аж, в глазах потемнело. Пронеслось в голове, что из-за одного негодяя я дочь потерял и убийцей сделался, а из-за второго и меня семья потеряет, по миру пойдёт, пока я на каторге кайлом махать буду. И как в тумане всё. Помню только, как склонился над ним, а он уже и не дышит. Как через перила перевалил его помню. Всплеск это в ушах до сих пор стоит. Очнулся только у конторы уже. Александру Николаевичу про собаку сообразил сказать.
Помолчал, глядя на руки, продолжил:
