обидным образом уплывшие от них деньги, поразил его, так как противоречил всему его жизненному опыту: с ним поступили по-честному. Не потому, что не было возможности поступить иначе, а просто потому, что так было правильно.
До сего момента Миша делил окружающий мир на героев любимых книг и на людей реальных. Первые были умными, добрыми, благородными; вторые, мягко говоря, наоборот. Люди реальные всегда норовили толкнуть, обмануть, обозвать, отобрать что-нибудь. Исключением до сего времени были только Мишины домашние.
Миша стал присматриваться к Лехе и Андрею.
Те же вскоре совершенно перестали обращать на него внимание. Теперь они организовывали и проводили турниры вдвоем. Появились у них и еще какие-то дела.
Впервые Миша поймал себя на мысли, что хотел бы стать чьим-то другом. Он искал способ сойтись с ребятами или хотя бы обратить на себя их внимание, но тщетно, тем было недосуг. Андрей и Леха вскоре забросили даже турниры, уйдя с головой в новые проекты и осуществление новых идей. Постоянно занятые чем-то на переменах, они исчезали после уроков, напрочь утратив интерес к школьной жизни, развлекательным мероприятиям, викторинам и всему такому, что доселе вызывало интерес у школяров.
Так продолжалось довольно-таки долго. Почти год.
Но однажды оба параллельных класса, в которых учились Леха, Андрей и Миша, сорвали с уроков и привели в спортзал. Возле пирамиды из матов уже стояли директор школы, оба завуча и учительница литературы, Тамара Стефановна, являвшаяся парторгом школы.
По всему было видно, что произошло нечто из ряда вон выходящее.
Классы построили каре, как на пионерской линейке, так что директриса со свитой оказались в центре.
Ученики взволнованно перешептывались, учителя совещались о чем-то между собой.
Наконец директриса сделала несколько шагов к центру каре, давая понять, что сейчас скажет собравшимся что-то важное. В зале наступила абсолютная тишина.
Директриса обвела шеренги притихших школьников взглядом, удостоверившись, что все вверенные ей дети преданно пожирают ее глазами, с подобающим трепетом ожидая, когда же она начнет говорить. В такие мгновения директриса чувствовала себя царевной Будур, выехавшей на базарную площадь: весь город принадлежит ей, и одной ее воли достаточно, чтобы осчастливить или уничтожить любого из ее подданных. Ощущение безраздельной власти над этими упакованными в одинаковую школьную форму маленькими людьми вызывало у нее эйфорию, сродни той, что испытывает парашютист, сделавший шаг из самолета с высоты семи километров.
Увлекшись на мгновение дольше, чем допустимо, своими ощущениями, директриса чуть затянула паузу и едва не упустила натянувшиеся вожжи власти: кто-то шевельнулся, скрипнул паркет, и по рядам побежал шелест покашливаний, вздохов, кто-то даже негромко кашлянул. В последний момент директриса успела-таки вернуть школяров в состояние напряженного ожидания, грозно взглянув туда, откуда донесся кашель. Вновь все замерли.
— Сегодня… — Голос директрисы взмыл под высокий свод и эхом обрушился на плечи стоящих в шеренгах слушателей. Возможно, именно из-за акустики, придававшей ее голосу необыкновенно торжественный оттенок, директриса предпочитала проводить собрания и церемонии в спортзале.
— Сегодня, — повторила директриса, растягивая паузу, словно подбирая слова, как будто речь ее не была уже продумана до мелочей, а рождалась прямо сейчас, в этом зале, в эти мгновения, — мы собрались по поводу крайне неприятному и, я бы сказала, печальному.
Шеренги выдохнули разом и тут же, судорожно вдохнув, снова затаили дыхание.
— Двое ваших товарищей, — продолжала директриса, — один из «А», другой из «Б»…
Почти сотня сердец забилась чуть ровнее: речь идет о чьем-то проступке, следовательно, касается все это мероприятие только тех двоих товарищей. Напряжение сменилось любопытством: а интересно, о ком это речь и что они такого натворили?
— …совершили серьезное преступление. Преступление (я подчеркиваю это слово!), направленное против всего нашего общества, против Родины, против вас, против меня…
Миша стоял во втором ряду. От ока директрисы его заслоняла широкая спина стоявшего впереди товарища, и он медленно повернул голову, изучая шеренги: кого нет в строю?
Директриса продолжала свою бестолковую увертюру, не объясняя ничего толком. Миша пробежался глазами по лицам. Как будто все здесь. Он начал перекличку снова.
— Только возраст освобождает их от уголовной — именно уголовной! — ответственности за содеянное. — Директриса говорила все громче, она уже не стояла неподвижно, а жестикулировала левой рукой, и это делало ее похожей на весталку, входящую в транс во время ритуала.
«Ба!» — Миша вдруг понял, кого из их класса нет в зале. Он, забыв об осторожности, обернулся и пробежал взглядом по шеренге параллельного класса. Так и есть: не было Леши и Андрея.
— Сейчас с ними беседует следователь. — То торжество, которое явственно проступило в голосе директрисы, подошло бы скорее сообщению о подвиге или мировом рекорде, установленном вверенными ей учениками. Должно быть, она ощущала себя победителем как педагог и провидец. Есть такой модный прием — подозревать всех во всем, чтобы в случае ЧП воскликнуть: «Я так и знал! — А насколько было известно Мише, штрафных очков Леша и Андрей набрали уже порядочно.
Так что же все-таки случилось? Шеренги начали оживать: послышался осторожный шепот, кто-то повернул голову, кто-то кого-то толкнул.
— У меня просто в голове не укладывается, как в советском человеке может таиться столько подлости, цинизма, чтобы предать своих товарищей и то дело, за которое проливали кровь их отцы и деды…
Это был явный перебор. Что же такого могли совершить двое мальчишек, чтобы попасть в список предателей Родины? Пустили поезд под откос? Взорвали Мавзолей? Продали американским шпионам секретный план пришкольного участка? Тем не менее совершили они что-то из ряда вон выходящее, и уставшим стоять по стойке «смирно» школьникам уже не терпелось узнать, что именно.
Директрису же унесло совершенно в другую сторону. Она вообще при каждом удобном случае любила напоминать о сложной международной обстановке, целях великого советского народа и долге учащихся перед своей прекрасной Родиной: учиться, учиться и учиться, как завещал известно кто.
— Империализм и спецслужбы Запада используют каждый шанс, любую возможность, чтобы ослабить наше государство, нанести удар исподтишка. И в своих целях они с радостью используют тех, кто не идет в ногу с товарищами, кто ставит свои мелкие мещанские интересы выше общественных, кто готов предать идеалы строителя коммунизма ради личных материальных благ, для кого тлетворное дуновение…
Миша стоял молча, глядя в одну точку, и прокручивал в уме варианты проступка, который могли совершить Андрей и Леха. Сначала он не знал, за что уцепиться, но вскоре вспомнил один прелюбопытный случай.
Три дня назад в школе проходил очередной плановый сбор макулатуры. Как и все пионеры-патриоты, Миша тащил в школу увязанную бечевкой пачку газет и журналов, чтобы
