— Знаете, что с ним случилось? — продолжил хозяин кухмистерской. — Долги! О, мсье не ленился, лет этак через восемь-десять мог бы стать начальником отделения. То-то была бы синекура: почитывай газетку да перебирай бумажки! Так бы все и случилось, кабы не жена!
Скомканная тряпка шлепнулась на стойку. Мартен Лорсон поспешно расплатился, надел потертый шапокляк и знававший лучшие времена редингот. Толстозадый, с огромным животом, он двигался медленно и неуклюже, втянув голову в плечи, как побитая собака.
— Мадам захотелось трехкомнатную квартирку в Пантене.[11]Она не могла потерять лицо перед людьми своего круга. Туфельки, платье, горничная, ложа в театре! — ядовито бросил хозяин заведения в спину Мартену. — Возьмем, к примеру, меня — я себе такой роскоши позволить не могу. Ну, ясное дело, мсье наделал долгов, кредиторы явились в министерство — раз, другой, десятый кассир выдал аванс, а на одиннадцатый… пинок под зад!
Мартен был уже у двери, когда заметил, что забыл шарф. Пришлось вернуться, несмотря на душивший его стыд. Проповедник неожиданно повеселел и проникся непривычным самоуважением. Юная мамаша укачивала малыша и думала, что уж с ним-то точно никогда такого позора не случится.
— «Суета сует, — сказал Экклезиаст, — суета сует, — все суета!» — рявкнул проповедник.
— Дайте выпить! — зарычал пьяница.
— Стоило мадам Лорсон узнать, что ее муженек попал в опалу, как она выгнала его из дома. Счастье, что у них не было детишек! — заключил хозяин кухмистерской, глядя на девушку с ребенком.
— И что теперь? — поинтересовался любитель Ветхого Завета.
— Теперь? Нищий в черном сюртуке!
— «Все — суета и томление духа! Кривое не может сделаться прямым».
Громкие возгласы из булочной напротив нарушили тишину ночи. Корантен Журдан привстал взглянуть, что происходит. На тротуаре лежал отсвет тускло-оранжевого света. Молодые, голые по пояс подмастерья месили тесто, напевая и пританцовывая, как дикари вокруг костра. Корантен взглянул на часы: было восемь утра. Он вернулся на свой пост у окна и продолжил чтение.
— Недурное место этот остров, — сказал он. — Недурное место для мальчишки. Ты будешь купаться, будешь лазить на деревья, ты будешь охотиться за дикими козами. И сам, словно коза, будешь скакать по горам.[12]
Корантен закрыл книгу. Он постоянно читал и перечитывал ее, и всякий раз на этом месте у него сжималось сердце. «Лазить по деревьям… скакать по горам…» Ему самому такое больше не светит. Впрочем, то, чем он занят сейчас, очень похоже на поиски сокровища по карте острова в южных морях. Он — Джим Хокинс, плывет вместе с Джоном Сильвером на яхте «Эспаньола»…
Какой-то скрип вывел его из задумчивости. Он отодвинул занавеску. Калитка павильона отворилась. Женщина в накидке с золотыми блестками и бархатной шляпке на темных, высоко взбитых волосах семенила в сторону улицы Ланкри. Корантен схватил куртку, нахлобучил кепи, не обращая внимания на резкую боль в покалеченной ноге, сбежал вниз и кинулся во двор. Лошадка тихо фыркнула в знак приветствия.
Корантен догнал женщину на бульваре Мажента: она села в фиакр и поехала в сторону набережной Вальми.
Корантен пустил лошадь рысью, стараясь соблюдать дистанцию. На берегу канала, в слабом свете сигнальных огней выделялось цилиндрическое здание, похожее на античный памятник.
Ночь темным покрывалом нависала над рынком Ла Виллетт, царством бифштексов, фрикандо, жито и потрохов. Мартен Лорсон шел мимо бойни, пытаясь успокоиться и забыть колкости хозяина кухмистерской. «Рыба гниет с головы, плюнь на всех этих слабоумных, они не стоят и одной твоей слезинки».
Мартену казалось, что он слышит жалобные стоны обезумевших животных, которых погонщики оставили у входа на главную парижскую бойню, на самом же деле это кровь стучала у него в висках. Воздух в этом жутковатом месте, где разделывали туши, чтобы жители столицы могли купить себе мясо на обед, был пропитан ужасом жертв. С тех пор, как Мартен Лорсон оказался на улице, страх не покидал его ни на минуту. В сочетании с озлобленностью и ощущением полного одиночества он был неистребим, этот страх, не имеющий ничего общего с бьющим по нервам испугом, когда рядом неожиданно с грохотом переворачивается тележка с углем или фуражом. Страх лежал у Мартена на душе тяжким грузом, и лишь иногда отступал ненадолго, чтобы тут же вернуться и нанести предательский удар из-за угла. Но Мартен был упрям и твердо верил, что в один прекрасный день избавится и от страха, и от камня на сердце.
Фонарщик зажигал фонари: приподнимал газовый вентиль, нажимал на резиновую грушу на запальной трубке, и стеклянные колпаки загорались желтым светом. Мусорщики с грохотом опустошали баки. Мартен Лорсон потуже завязал шарф: зима в этот год выдалась не слишком холодной, но сырой, и он продрог до костей.
Он перебирал в голове дела на ближайшие сутки.
«Подменить Гамаша. Выспаться. Поваляться подольше. Подскочить на фабрику музыкальных инструментов и подменить Жакмена. Перекусить в „Дешевых обедах“ на Нантской улице. Подменить Бертье, Норпуа и Коллена на бойнях. Поужинать в „Пти Жур“. Вернуться к Гамашу».
Отлаженная как по нотам работа «на подхвате» была предметом его гордости. Приятели, которых он отпускал перекусить и выпить стаканчик вина, платили ему немного, но на еду и курево хватало. Проблема с жильем разрешилась благодаря Гамашу. Ну разве не отличный выход? Беспечальная жизнь — ни тебе начальника, ни продвижения по службе, ни жены, ни дома, ни обстановки, ни собственности — кроме небольшой кучки спрятанной в хибаре одежды. Независимость, самая что ни на есть настоящая. Так не все ли равно, что там болтает хозяин кухмистерской? Теперь, вкусив прелесть такого существования, Мартен не променял бы его на все сокровища мира. Пусть бывшие коллеги по министерству каждый месяц думают, как свести концы с концами, пытаются подработать, где только удастся, и сражаются с женщинами — конкурентками на их должности.
Внезапно им овладело смутное беспокойство. Он выкурил сигарету перед зданием общественных бань, где можно было помыться за 20 сантимов, и пошел дальше.
Здание таможенного поста в центре круглой площади Ла Виллетт напоминало укрепленную гробницу с круговой галереей, сорока колоннами и аркадами. В этом мавзолее, выстроенном Клодом Николя Леду,[13]хранились взятые под залог товары. Здание давно и безнадежно обветшало и выглядело очень мрачно. На треугольном фронтоне над ржавыми решетками висела табличка с надписью «Вход воспрещен».
В свете фонаря Мартен Лорсон разглядел человека в кепи с клинковым штыком в руках, который совершал обход территории, то и дело подкручивая пышный рыжий ус. Завидев Мартена, он накинул пелерину и передал своему «сменщику» портупею и головной убор, где на темном фоне был вышит красный охотничий рожок.
