Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
и через пару минут вернулась с плотными бумажными листами, акварельными красками и баночкой с водой. Вот что значит наводить в доме порядок самой, лучше всех этих клининговых служб, уж точно лучше уборок Ани, всё на своих местах, всё понятно, всё найдется.
Она села рядом с Димой за широкий письменный стол, на который постелила узорчатую клеенку и аккуратно расправила непослушные валы листа. Давай, – шепнула, медленно разжала его ладонь и перенесла шмеля на клеенку.
Дима сидел.
И сидел.
Хм. Так…
– Ты любишь рисовать? – тряхнула полуседой головой Валентина Аркадьевна.
Внук пожал плечами.
– Ты рисовал когда-нибудь?
Внук, пожавший до этого плечами, снова пожал плечами. Валентина Аркадьевна проводила с Димой меньше времени, чем хотелось бы, меньше, чем, как она считала, того заслуживала (а всё невестка – да зачем вы тут, да зачем, что вы тут будете, мы сами, ну, можете приехать на следующих выходных, если так хотите; и всё это тайком от Дани, уж он-то бы за мамочку вступился, но Валентина Аркадьевна молчала, не хотела портить ничьи отношения; только в последнее время Аня сжалилась, уменьшилась так, что получилось протиснуться в дверной проем, может быть, что-то поняла, а может быть, просто так, и Валентина Аркадьевна проникла в этот большой неуютный дом и потихоньку заполняла его разными способами – то готовка, то тряпочка от пыли, то немного в саду, хотя спина уже не гнется, то с Димой поиграть), но даже в проведенные вместе часы рисованию они время как-то не уделяли.
– Смотри, мы берем кисточку, – показывала Валентина Аркадьевна на черновом листе, на который наносила светлую краску, и акварель растекалась по бумаге, как разбавленный чай (она такой и любила, с сахаром). Дима следил за движениями бабушки неотрывно, завороженный. Конечно, он рисовал в садике, наверное, просто забыл. Бабушка выводила узоры разными красками, и под конец получился шмель – пузатенький, пушистенький, с усиками. – Понял? Надо выбрать цвет и водить им вот так, по бумаге.
– Я понял! – выкрикнул Дима, выхватил у бабушки кисточку, и Валентина Аркадьевна только захлопала губами от неожиданности. Мальчику не терпелось.
Черным он вывел контур – кривой овал, не то рухнувший, искореженный дирижабль, не то большая фасолина. Черным же собрался сделать полосы, но бабушка мягко взяла его за руку: Лучше начинать со светлых цветов. Светлые не закрасят черный. Возьми сначала желтый, а потом нарисуешь полоски. Дима послушался. Разумеется. Дима – мальчик хороший, послушный. Потом у шмеля появились круглые серые крылья с деревцами прожилок, несколько лапок и ломаные усы. Внук наклонялся к мертвому насекомому и рассматривал его предельно внимательно, изучал и пытался копировать на листе. Бабушка подсказывала ему цвета и давала тонкую кисточку, толстую, иногда водила кисточкой за него. Шмель больше смахивал на тарелку картофельного пюре, которую зачем-то засунули в электрогриль и прижали, но в целом вышло неплохо.
До сентября Дима рисовал лето. Ходил по участку, смотрел на птиц, насекомых, на деревья, каменные дорожки, разноцветные цветы матери, небо, дом. Это были его слова о лете – неровные, неумелые, честные рисунки, мир, пропущенный через шестилетнего ребенка и отпечатавшийся на листах, которых становилось всё больше, они собирались в пухлую неровную стопочку и вздымались на полке шкафа рядом со столом.
В сентябре Дима стал рисовать осень, и было уже очевидно: Дима стал рисовать.
В августе ему подарили щенка.
* * *
– Это легкая форма слабоумия. Дима в принципе хорошо обучаем, – объясняла Настя родителям после диагностики с нормальными в определенном смысле результатами. – Но задержка в развитии останется.
– Дебильность… неясного… патогенеза? F70? – дрожащие губы матери, которая читала врученные документы.
– Да, неясного. Предрасположенностей, как мы поняли из ваших слов, не было, травм – тоже. Вероятно, причину отсталости мы никогда не узнаем.
Настя часто думала – что страшнее: когда матери обдалбываются и предсказуемо рожают дефективных детей, спасибо, что хоть живых, – или когда попивают смузи, следят за собой, а в итоге получают обузу, которую не заслужили, ладно если хотя бы сможет сам одеваться. Первый вариант встречался чаще. Коридоры коррекционной школы полнились полупрозрачными бабенками, которые продали бы чадо за бутылку, просто им еще не предлагали. Как бы ни был сентиментален и чувствителен, к этому более или менее привыкаешь и со временем реагируешь спокойнее. Второй же вариант доказывал: будь ты хоть святая, всё равно и у тебя нет гарантий. Настя знала слабоумных детей из хороших, благополучных семей. Их родители места себе не находили из-за того, что ребенок умственно отсталый, гасли и растворялись от обиды и чувства вины. Хотя виноваты ни в чем не были.
После свадьбы Сережа часто заводил речь о том, как было бы чудесно завести общего ребенка. Но Настя думала: а что, если и у них, если у них тоже?.. Ее начинало трясти, и она отказывалась про это даже говорить, запрещала себе про это даже вспоминать.
Тем не менее, когда она убеждала Диму, да и себя, что всё будет хорошо, – во что она хотела поверить и хотела, чтобы поверил он? Насколько у такого мальчика всё может быть хорошо? До какого момента, какого дня, до какого показателя IQ? До седьмого класса и семидесяти баллов? Так она себя спрашивала и не могла себе же ответить.
* * *
Дима сидит на диване. В кабинете Настасии Лесандровны и других. В руках держит теплую кружку чая. Настасия Лесандровна спрашивает про родителей. Как поддерживают и что говорят.
– Мы давно не говорили, – отвечает Дима.
– Что значит давно? – Она переживает. Хорошая. Не ждет ответа. – Вы вообще не разговариваете?
– Не знаю. – Дима пьет чай, чтобы было время подумать. – Мама ложает завтрак и идет к себе.
– Завтрак? Что она дает на завтрак?
– Тарелку и что-то там, – Дима пожимает плечами.
– Так, ладно. А дальше? – Хорошая!
– Или ложает завтрак и идет к Юле.
– А потом?
– Или ложает завтрак и идет к Леше.
– …
Леша и Юля – это брат и сестра Димы. Леша – брат. Юля – сестра.
– Но к Юле чаще.
– А папа? – Настасия Лесандровна почему-то вздыхает и спрашивает про папу.
– Папа одевается. Потом отвозит меня. Потом не знаю.
– А вечером? Вы общаетесь, когда ты возвращаешься домой? Проводите время вместе?
Дима обычно в школе с восьми с половиной и до пяти. С восьми с половиной утра. До пяти вечера. Это уроки, гулки во дворе и еда. Два, а иногда и три урока. И физкультура. Три раза еда. Два раза гулки.
– Вечером папа может в кухне. Я с ним иногда да.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
