Каролин хмуро кивнула и поспешила прочь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Николас Гилберт застыл посреди кухни своего весьма просторного для холостяка дома, устав бороться со сковородой и с тем, что на ней готовилось. Он просто отставил ее, убрав с огня и сочтя, что блюдо, изобретенное им на ходу, готово.
– Напомни-ка, для чего вообще вся эта затея, – хмуро бросил он.
– Отказываюсь верить, что это говорит человек, которому небезразличны судьбы несчастных детишек, – охотно поддел старшего брата Дэниель Гилберт. Дэни появлялся у Ника при любой возможности, совершая плановые набеги на холодильник с неизменным сетованием на скудность запасов, методично изучая всяческие новинки на DVD и прихватывая с собой парочку блокбастеров, как в каком-нибудь салоне проката.
Николас не возражал, а если и позволял себе какие-то высказывания по поводу бесцеремонности Дэни, то лишь постольку, поскольку бывал порой уставшим и раздраженным.
Как у всех Гилбертов, у Дэни были синие глаза и темно-каштановые волосы. Он выбрал писательскую стезю и, желая внешне соответствовать этой профессии, носил одежду чрезвычайно несуразных фасонов, отвечавших его пониманию богемной вольности. Как правило, это были джинсы разной степени потертости и джемпера, блузоны и толстовки – объемистые, бесформенные, невнятные.
– Ты, как никто другой, подходишь на роль идеолога этой программы. Кто еще из организаторов акции столь хорошо понимает интересы подрастающего поколения.
– О чем ты говоришь? Я чувствую себя полным профаном! – возразил Николас.
– Брось! Среди нас пятерых ты всегда был самым неутомимым затейником, – напомнил брату Дэниель.
– Но, помимо детей, есть и другие сложности. Я в данном случае имею в виду Каролин Дафф. Так или иначе нам придется общаться в рамках этой программы.
– Но ты ведь уже пообщался с ней сегодня. Что может помешать тебе сделать то же самое и завтра? – резонно поинтересовался младший брат.
– Случайное и регулярное общение – это, согласись, вещи разные, – пробурчал Николас, раскладывая на скорую руку приготовленный ужин по тарелкам.
Дэни, не дожидаясь приглашения, занял место за обеденным столом. Расположился по-хозяйски, внимательно присмотрелся к Нику, изобразив проницательный прищур всезнайки.
– Ты куда? – бросил он вслед удаляющемуся в отрешенной задумчивости брату.
Вместо ответа тот развернул гладильную доску и, включив утюг, распластал на доске белоснежную рубашку. Нетерпеливо дожидаясь, когда зеркальная поверхность утюга нагреется, он постоянно прикасался к ней подушечками пальцев, бессмысленно уставившись вдаль. Когда лампочка индикатора наконец погасла, Ник со всем свойственным ему усердием и серьезностью, продолжая напряженно хмуриться и морщить лоб, принялся отглаживать рубашку с середины спинки, полагая, что следует начинать с простого и тогда с воротниками, манжетами, планочками и прочими источниками головной боли легче справиться.
Выгладив полотнище спины, он тотчас взялся за полочки. Тогда Дэни не выдержал и воскликнул:
– Ну что ты делаешь? Будто тебя мама не учила. Так ты никогда не отгладишь свою одежду… Уйди, разгильдяй! Дай мне, – потребовал младший, вскочив из-за стола и оттолкнув недоумевающего брата от гладильной доски.
По-женски сноровисто Дэни все переиначил и принялся гладить, не забывая комментировать:
– Сначала мелкие штучки. Даешь остыть тому, что уже прогладил, иначе заломы складок будут еще основательнее, чем прежде… Не представляю, как ты выживаешь, брат! Таким неумехам нельзя быть холостяками…
– Погоди трепаться, – осадил его Ник. – Как ты это делаешь?
– Нужно слегка отпарить, – ответил тот. – Чего ты так чураешься женщин? Будь у тебя жена, тебе бы не пришлось возиться с утюгами и сковородками.
– Я их не чураюсь, – насупившись, пробубнил Николас.
– А, понял, они сами от тебя шарахаются, – съязвил Дэни.
– Возможно, – на полном серьезе отозвался старший брат. – Я думал, что уже переболел Каролин, но, увидев ее сегодня в отделе игрушек, ощутил трепет… Даже сильнее, чем прежде… Бред какой-то, – разоткровенничался Ник.
– Это в тебе чувство возродилось, – объявил молодой писатель. – Новое вечное чувство. Помнишь, как оно называется?
– Брось! Хватит дурачиться. Мне сейчас не до твоей всегдашней ахинеи.
– Ах, вот как ты оцениваешь мыслительную деятельность своего единственного младшего брата! – вспыхнул шутейным возмущением Дэниель.
– Ты знаешь, по какой причине мы расстались. С тех пор эта причина стала только более очевидной. Игнорировать ее нет никакой возможности. Так что ни я, ни Каролин не станем больше искушать судьбу. Только не друг с другом, – рассудительно, но без особой уверенности в голосе проговорил Ник, а миг спустя тяжело вздохнул.
Дэни, словно не слыша его, тщательно гладил рубашку. Ник стоял рядом и вполглаза наблюдал за братом, думая обо всем разом. Он был не из тех, кто большое внимание уделяет своим душевным переживаниям, да и особой откровенностью на этот счет не отличался. А посему Дэни, опасаясь сбить его с этой волны, решил помалкивать. После некоторой паузы Николас заговорил сам:
– Я искренне радовался тому обстоятельству, что по здравом размышлении мы расторгли наш брак несколько дней спустя, а не несколько лет, которые все только усложнили бы… Признаю, Каролин всегда была чересчур прямолинейна, но в то же время совершенно для меня непонятна. В этом есть своя прелесть… Я только порадовался бы такому положению вещей, если бы имел возможность потратить всю свою жизнь и все свои силы на разгадывание любимой женщины. Но, увы, это нереально. И вряд ли кто-то на моем месте поступил бы иначе. Тем более, что мы расстались по обоюдному согласию. Это не было одностороннее бегство от сложностей… Я тогда остро чувствовал, что мне нужна женщина, которая бы умела быть кое-когда незаметной, но в то же самое время дарила бы мне радость общения, воодушевляла бы на поступки. А что я получал от Каролин? Она просто-напросто сводила меня с ума. И даже сейчас, три года спустя, думая о ней, я весь в смятении.
– И что же тебе помешало сойтись с женщиной, более подходящей? – не отрываясь от глажки, глухо осведомился Дэни.
– Пытался… Ты сам знаешь, несколько раз я честно пытался. Но мне с ними неинтересно. Это быстро проходит. Стоило мне к ним привыкнуть, и я тут же переставал о них вспоминать.
– Иными словами, ты не любил их, – тихо проговорил младший брат.
– К сожалению.
– Но разве с Каролин так уж все безнадежно? У вас ведь были хорошие времена.
– Пожалуй, – отозвался Николас. – Пару замечательных дней вспомнить можно.
И когда речь заходила о хороших временах с Каролин, он неизменно вспоминал их короткие каникулы в Вегасе, сумасбродное венчание в капелле и номер в отеле «Мираж», где они использовали для ласк любую опору, любую поверхность, любой уголок. Чехарда этих обольстительных воспоминаний, казалось, приносила с собой дурманящие запахи тех бессонных ночей и ослабляла его годами выстраданную убежденность.
