проявив настоящие чудеса ловкости, ведь Аглая бы убила меня, наверни я ее целиком, но часть лепестков все равно высыпалась на до блеска начищенные туфли графа.
— Ваше Сиятельство, — я попыталась вывернуться, чтобы сделать реверанс, но граф, вцепившийся словно пиявка, сильно мне в этом мешал.
Он скривился.
— Дафнюшка, мы же теперь семья, ты можешь называть меня отцом, — слащаво проворковал он так, словно где-то за углом пряталась моя мать, которая, скажи он что-нибудь менее сладкое, швырнула бы в него туфлю и сбежала с церемонии.
— Хе-хе, — я заулыбалась как идиотка.
— Ты кого-то искала?
— Я искала вас, — кивнула я.
— Правда? Зачем?
Так, пришло время использовать весь свой артистический талант, даже если это талант человека, держащего декорации.
Я поманила графа ладонью, словно это был какой-то огромный секрет, и, когда он наклонился еще ближе, сказала:
— Я хотела спросить, где мне найти брата.
Фух.
Граф нахмурился, отпуская меня и распрямляясь во весь рост, так что мне пришлось задирать голову, чтобы сохранить зрительный контакт.
— Брата?
Да ты серьезно, что ли?
Ладно, дальше падать уже просто некуда.
— Я слышала, что у вас есть сын, — хвалить Платона было нельзя, ругать тоже, только сухие факты. — А значит у меня будет брат! Я думала он поможет мне нести эту тяжелую корзину, но его нигде нет!
— Ах, ты о Платоне, — разом помрачнел граф. — Боюсь, сегодня ты нигде не сможешь его найти.
— Почему?
— Он остался дома, — сказал граф. — Потому что заболел. Если хочешь, я могу помочь тебе с корзиной.
Он снова заулыбался и даже подмигнул мне.
И это хорошо, что он забрал у меня корзину, потому что я бы обязательно выронила ее от шока.
Ха?
Я не ослышалась?
И тебе даже не пришло в голову перенести церемонию?
Ну просто отец мечты.
Много позже, разбрасывая цветы я все пыталась понять, почему мысли о Платоне, который в эту минуту должен был лежать в постели, мучаясь от лихорадки, ощущались такими горькими.
Конечно, я уже читала об этом.
О том, как граф был к нему равнодушен, каким одиноким и бесцветным было его детство.
В романе Платону отводилась классическая роль третьего лишнего. Он также, как и цесаревич был влюблен в потерянную княжну Змееву, его сюжетная ветка была наполнена увлекательными событиями и переживаниями, но в конечном счете он оставался тем самым неудачником, которого — не выбрали.
Как и Дафна.
Даже странно, что они так до самого конца и не поладили.
Когда они стали старше, Платон даже пытался принять сводную сестру, опекать ее и наконец — познакомил со своим лучшим другом.
И если уж ей так сильно был нужен цесаревич, Дафне бы стоило ухватиться за влюбленность Платона в княжну Змееву. Разыграть сваху, а не идти в лобовую атаку, как безумный носорог.
Может, все бы и хорошо сложилось.
Какая досада, что она оказалась на всю голову отбитой.
Может, мне так поступить? Цесаревич мне, конечно, без надобности, но Платон теперь всё-таки мой брат, я же должна болеть за него в предстоящей любовной битве?
Я помотала головой, прогоняя эти мысли прочь.
Не о Платоне сейчас надо было переживать, а о себе.
Сомнения преследовали меня с той первой секунды, когда я очнулась в этом мире.
Потому что это было странно.
Родись я Дафной, и можно было бы порассуждать о реинкарнации, случись что-то с ней, умри она, и я бы сказала, что моя душа просто заняла ее тело.
Но.
Но с Дафной ничего такого не случалось, я спрашивала.
Она уснула с гостиной, а проснулась уже я.
— Властью, данной мне небесами… — раздался голос жреца.
Но я не слушала.
Я не могла отделаться от чувства, что я что-то упускаю.
И когда император первым поднялся, чтобы похлопать, когда весь зал присоединился к нему в ликовании, этот гул показался мне тихим.
Таким тихим, что не мог заглушить стук моего сходящего с ума сердца.
* * *
Стоило экипажу въехать на территорию поместья, мы словно вошли в грозовой фронт.
Ясное летнее небо сменилось тяжелыми, серыми тучами, что роняли на землю крупные дождевые капли, температура ощутимо упала, и мне было поистине жаль управлявшего экипажем кучера — порывы ветра, что били прямо ему в лицо, никак не могли быть приятными.
Мать сильнее прижала меня к себе, не позволяя и дальше смотреть в окно, за которым царила настоящая буря.
— Какая ужасная погода, — пробормотала она.
Граф сидел напротив, скрестив руки на груди и прикрыв глаза от усталости.
— Это временно, — сказал он. — К тому моменту, как мы прибудем на место, все уже должно закончиться.
— Вы так уверены в этом. Не стоит быть таким легкомысленным, ненастная погода невероятно коварна.
— Нет-нет, — поспешил успокоить супругу граф. — Это вам не стоит так волноваться. Природа этой бури, — он замялся, явно не зная как объяснить, — имеет магическое происхождение.
— Какая-то разновидность проклятия?
Граф покачал головой.
— Видимо, Платон все никак не может взять себя в руки. Он становится невероятно капризным, когда заболевает, и совершенно не следит за всплесками своей магии, даже не думая, что может кому-нибудь навредить. Я как могу стараюсь бороться с этим, но пока результаты оставляют желать лучшего.
Пользуясь тем, что моего лица толком не видно, я закатила глаза.
Мда, лучше бы ты боролся с собственным козлизмом. Не прошло и пяти минут, а ты уже успел выставить своего сына каким-то безумным монстром перед новой женой. Нет ничего удивительного в том, что в романе новая графиня всегда старалась держаться подальше от пасынка.
Никому не хочется стать случайной жертвой внезапного наводнения.
Карету ощутимо тряхнуло, и граф едва не зарычал от досады.
Атмосфера становилась гнетущей, настал мой час.
Я так толком и не разобралась в том, насколько тупой мне положено быть по возрасту, я плохо помнила себя, когда мне самой было одиннадцать, но репутация гения мне в любом случае не светила, так что.
— А я слышала, что дождь это очень хороший знак! — воскликнула я, вывернувшись из материнской хватки и хлопнув в ладоши с такой силой, что граф подпрыгнул на месте от неожиданности. — Дождь смывает все неудачи, плохие мысли и неприятности! Должно быть, Платон очень рад нам и никак не может дождаться встречи!
Это было огромное такое преувеличение.
Гигантское, я бы даже сказала.
Где-то прямо по соседству с откровенным враньем.
Платон в окружении прислуги встречал нас на подъездной дорожке.
Как и в оригинальном романе, я вышла из кареты вслед за матерью, опираясь на любезно предложенную руку графа,
