этот наемник не сделает, ты слышал наш уговор.
— У меня предчувствие плохое. В один конец ты едешь, — покачал головой стражник, не оставляя рукоятку меча.
— Предчувствие у него… Иди домой, помолись своему богу, обними дочь да жену приласкай. И не придумывай себе печалей лишних, тем более о ведьме. Не пропаду.
— Обещаешь? — Вадим вскинул голову, заглядывая мне в глаза.
— Если тебе легче станет…
— Нет, не так, пустых обещаний мне не надо.
— Значит, не будем понапрасну воздух сотрясать.
— А бежать ты не думала?
— Нет, Вадим, — я покачала головой. — Набегалась я уже. Да и Агвида ты знаешь. Достанет ведь из-под земли, черт рогатый.
— Тогда удачи тебе, — стражник неожиданно за плечи привлек меня к себе, обнял, не обращая внимание на мальчишку, который, увидев эту картину, тут же сплюнул через левое плечо и трижды осенил себя крестом.
— Спасибо, — прошептала я, отстраняясь.
Кони нетерпеливо топтали пыль, фыркая, и тянули поводья. Наемник, увидев, что я прощаюсь с Вадимом, ловко вскочил в седло и выжидающе на меня посмотрел.
— Едем, — коротко велела я, седлая своего коня и кидая последний взгляд на Вадима. Он улыбнулся мне, помахал рукой, а затем тишком, чтобы никто не заметил, одними пальцами меня перекрестил.
Глава 4
Солнце в зените нещадно пекло, плавя воздух, а над нашими головами будто задумчиво вился сокол. Наемник смотрел на него, не отрываясь, щуря глаза и скаля белые зубы. Кони после утреннего галопа по холодку сейчас уже шли вяло и прядали ушами, отгоняя назойливых слепней.
— Ведьма, а, ведьма? — не поворачивая головы обратился ко мне наемник. — Расскажи-ка мне про свое ожерелье.
Я тяжело вздохнула, вспоминая работорговца. Прав он был, молчать этот человек не умеет.
— Тебе какое дело?
— Встречал я дарокрадов. Вот только таких наглых, как ты, ни разу. Вас везде почти жгут сразу, как завидят. А кого не жгут, те ведут себя тише воды, ниже травы. А ты дары на шее таскаешь.
— С чего ты взял, что это дары? Украшение просто.
— Да ну? — хохотнул он. — Врешь, ведьма.
— Вру. Мне по долгу службы положено. Не суй свой нос в мои дела, если он тебе дорог.
— Отрежешь? — с неожиданно жадным любопытством спросил он.
— Сам отвалится. Есть болезнь одна…
— Ладно-ладно, не горячись, — рассмеялся он, а затем зажал поводья в зубах и принялся стаскивать свой доспех. Я против воли схватилась за булавку на своем воротнике, подавляя желание подъехать поближе и уколоть вороного коня. Пожалуй, без зубов наемник не станет раздражать меня меньше.
— Жарко, сил нет. И коней поить пора, — заметил он, крепя доспех к седельной сумке.
— Я скажу, когда пора. Нам к вечеру надо до деревни доехать и найти постой. Не улыбается мне в поле ночевать.
— Да ты изнеженная, — хмыкнул он, совсем бросая поводья и через голову стаскивая мокрую от пота рубаху.
Я окинула его торс мимолетным взглядом, отмечая про себя, что синяки и кровоподтеки уже сошли. Слишком быстро, даже с учетом моих отваров. Странно все это.
— Не в этом дело. За мной еще семь дней дух усопшего шляться будет. В избе от него куда проще защищаться.
— А сейчас он где?
— Рядом. Но они при свете солнца не показываются.
— Ты же ведьма. Что, с призраком не совладаешь?
— Нельзя, — сквозь зубы процедила я. — Отогнать могу, а все остальное запрещено. Человек дара своего лишился, но дух его нельзя трогать. Он упокоится сам.
— И как же ты его отгоняешь? — наемник принялся выжимать рубаху.
— Соль, железо. Ты крещеный?
— Крещеный.
— Вот ты и будешь отгонять.
— А сама чего не крестишься?
— Толку мне с этого? Я не верю в вашего бога.
— Почему не веришь, если против взбешенных духов это помогает? — он повернул голову и внимательно на меня посмотрел.
— А ты в Перуна поверишь, если я пальцами щелкну и сожгу тебя заживо?
— С огнем, значит, управляться умеешь? Не трудись, меня сейчас и так солнце спалит, если мы хотя бы на пару часов в тень не свернем.
— Свернем, — ответила я, прикладывая ладонь ко лбу ребром и всматриваясь вдаль. — Там поле впереди. Нельзя сейчас через него ехать. Тебе — так точно.
— Почему?
— Потому что полудница тебя прежде солнца спалит. Река по правую руку от тракта, сворачивай.
До места первого привала мы добрались за полчаса, остановились в тени небольшой прибрежной рощи. Я спешилась, погладила своего коня. Он радостно зафыркал и тут же потянулся к сочной траве, растущей под ногами.
— А что ты еще умеешь, ведьма? — не унимался наемник. — Я таких, как ты, прежде не встречал. И дары забираешь, и порчу наводишь, и с огнем балуешься.
— Шить хорошо умею. Будешь болтать попусту, рот зашью. Тебе лет сколько?
— Двадцать четыре весной минуло.
— Ты глянь, язык как помело, а вон сколько прожил.
— Меня убить сложно, — наемник тоже спешился и задорно на меня посмотрел. — Хотя многие пытались.
— Хорош трепаться. Коней напои, — велела я, доставая из седельной сумки хлеб. — И имя свое скажи, наконец.
— Что ты так к имени моему прицепилась?
— В деревню приедем, мне как к тебе обращаться? Наемник?
— Почему нет?
— Внимания не хочу привлекать.
— Боюсь, не получится, — он снова рассмеялся. — Ты же ведьма, да еще и камнями своими бряцаешь.
Я пожала плечами, сняла ожерелье и убрала за пазуху.
— Вот теперь совсем на ведьму не похожа, — еще больше развеселился наемник. — И кем прикинемся?
— Братом и сестрой.
— Мы с тобой совсем не похожи.
— Сводными.
Он ничего не ответил, только хмыкнул и повел коней к реке. Я же уселась на траву, заметила рядом вербену, потянулась машинально, но затем одернула руку. С травками-муравками в деревне точно лучше не светиться. Углубимся севернее, там можно будет. Потом, когда неделя пройдет, и отпадет необходимость по деревням и селам ночевать.
— А погоду ты заклинать умеешь? — от реки крикнул наемник. — Дождя бы…
— Я ведьма, а не шаман, — буркнула я себе под нос, ломая хлеб.
Наемник быстро и умело стреножил напоенных коней, отпустил на корм, а сам подсел ко мне, под тень ивы. Откинулся на руки и принялся откровенно меня рассматривать.
— А тебя Селеной зовут, значит, — молвил он. — Красивое имя, но нездешнее.
— Ты тоже нездешний.
— Да, я с севера. Ярл твой подать с моих земель требовал. А как получил от ворот поворот, напал. Сжег мой город… Ничего, я этого так не оставлю…
— Хорошо, что с севера, — я проигнорировала остальные слова. Моральный облик Агвида меня мало волнует, а слезливые истории я и сама рассказывать горазда,
