жду окончания твоей истории любви!
Меррин надулась и покраснела как маков цвет.
Я усмехнулась, прочистив горло и более уверенно посмотрела на безрадостный пейзаж вокруг. Хотя даже в пустоте есть своя красота…
***** *****
06.09.23
Джедда, Внешнее Кольцо.
Джедда-Сити. Базарная площадь.
Сегодня произойдёт важное событие. Это монах по имени Чиррут Имве ощущал с самого утра, после утреннего омовения, медитации и привычной дыхательной гимнастики. Его лучший друг Бэйз Мальбус, пусть и покинул обитель Уиллов, потому что не выдержал «демагогии их философии» и «прочей дребедени» сейчас наблюдал за коротко подстриженным, «ёжиком», мужчиной ростом метр семьдесят, одетого в черное одеяние с удобным широким поясом. В смуглой руке длинный посох, исписанный рунами на забытом языке древних воинов-защитников добра и света. На вид нельзя было дать монаху больше сорока лет. Он был подтянут, уверен и спокоен. Возможно, сие впечатление создавалось им специально, либо это был результат тяжелых тренировок в стенах монастыря, который завоевывал все больше пространства на маленькой луне, где селились беженцы с других окраин бесконечной Галактики. Хотя и здесь вездесущая рука Империи ощущалась все острее.
Чиррут медленно шел по улице, пробираясь сквозь пеструю толпу инопланетян и людей. Обветренное лицо расплылось в привычной улыбке, узкие, восточные глаза смотрели с прищуром. Из-под ресниц выглядывали подернутые молочной пеленой глаза. Когда-то они светились небесной голубизной. Он сел на большой плоский камень, поправив полы плаща и поднял голову к солнцу, выглянувшему из-за рядов двухэтажных глиняных строений с плоскими и овальными крышами, улыбнулся и принялся вначале шёпотом, а потом все громче читать привычную проповедь о древних воинах духа – джедаях, о которых в эти мрачные времена все забыли. Либо жутко боялись одного лишь упоминания, ибо знали, каково последует наказание. Но монаху это было все равно, он и так был слеп. И ему было жалко окружающих людей, которые тоже ничего не видели, пусть и родились зрячими…
Базар только начинал разворачиваться. Торговцы и ремесленники, разойдясь по чайханам, обсуждали предстоящий день. Раздался протяжный призыв муэдзина – и, расстелив коврики, купцы начали молиться… …Молитвенный час окончился. Запестрели шатры и палатки; завертелось колесо торга…
Вот гончар крутит свой круг, и постепенно из бесформенного кома глины получается звонкий и ровный сосуд; вот медники выбивают палочками дробь на своих блестящих изделиях – звон такой чистый, что сложно пройти мимо. А вот ремесленник продаёт мастерки, отвесы и другие строительные принадлежности … В самом сердце базара – факир с флейтой укрощает змею которая беспрекословно подчиняется движениям его флейты; вокруг мага – толпа слушателей, и все они платят – нельзя смотреть на такое задаром. Неподалеку – индиец в высокой чалме; он погружён в медитацию, но если дать ему немного денег, то он может погадать вам на удачу – а ещё он откроет вам, где продаются лучшие товары и назовёт им достойную цену. Иногда сквозь ряды проходит невысокий мужчина с повязкой на голове; он подметает пол, иногда перекидывается фразами с торговцами. Вот девушка в чадре продаёт цветы; стоят они недорого. Вот сидит кальянщик и курит свой кальян; он практически не торгует, больше наблюдает… Из открытой двери кантины неподалеку льётся мощным потоком веселая музыка, слышатся крики ставок, разочарования, злобы и уныния. Обычный день, обычная суета.
Но не для Чиррута. Монах оперся на свой посох и наклонил голову к правому плечу, бросив быстрый взгляд в ажурную арку, за колонной которой свой привычный наблюдательный пост занял его лучший друг, Бэйз. Сегодня им нужно собрать пожертвования на нужды храма, провизию и новую обувь, потому что старая давно износилась. И пусть они оба прекрасно понимают, что богатые купцы вряд ли станут ошиваться в подобном месте, работа есть работа.
Базар. Толкучка и развал. Шум и грызня. Рейды местных зажравшихся властей, которым нет управы, бандитские синдикаты, поделившие город на сектора и унижающие его жителей, которые просто каждодневно только и делают, что пытаются выжить, принести домой хоть краюху, чтобы накормить детей и продлить свое довольно бедное существование. Какие два образных слова: народ толчется целый день в одном месте, и так попавшего в те места натолкают, что потом всякое место болит! Или развал: развалят нескончаемыми рядами на рогожах немудрый товар и торгуют кто чем: кто рваной обувью, кто старым железом; кто ключи к замкам подбирает и тут же подпиливает, если ключ не подходит. А карманники по всей площади со своими тырщиками снуют: окружат, затырят, вытащат. Кричи «караул» – никто и не послушает, разве что за карман схватится, а он, гляди, уже пустой, и сам поет: «Караул! Ограбили!» И карманники шайками ходят, и кукольники с подкидчиками шайками ходят, и сменщики шайками, и барышники шайками. Только здесь такими карманниками могут выступать и дети разного цвета кожи, глаз, количества рук и ног, иные пришельцы с миров и звезд, которых Чиррут никогда не видел. Он часто вечерами расспрашивал своего зрячего друга, но Бэйз лишь ворчал, огрызался и отделывался от него желанием врезать ведроголовым штурмовикам или попытать счастья в азартных играх. Чиррут на такое лишь вздохнёт и молча продолжит слушать ночные звуки, пытаясь внутренним зрением, сердцем увидеть сияние далеких звезд, разбросанных на черном лоскутном одеяле ночного небосвода.
Чиррут успевал не только читать молитвы, призывая людей вспомнить о великой мощи Силы, но и вспоминать прошлое, в котором он вместе с другом совершил немало ошибок, в частности,
