прокляты, сделать! – заорал мужчина в ответ, аж побелев, почти как та умирающая женщина. – Я – врач! Врач!
Инва второй раз бить не велела. Просто двинулась чуть ближе. Переступила с ноги на ногу. Ближе. И он понял, что всё кончено. Глянул на меня в поисках поддержки, на того высокого мужчину, который помогал ему принести женщину, а затем на неё саму. И упал на колени, будто суставы сломались и отказывались ему подчиняться. Повесил, как на резиновой шее, голову.
– Она беременна, – промямлил он, не утирая слёз с мокрых щёк и соплей из носа, – наш ребёнок…
Я глянул на Инву. Та подтвердила взглядом. Я проверил перчаткой – женщина скончалась, но плод ещё жил. Мужчина прополз на четвереньках полметра и поцеловал Инве сапог, а потом почву рядом.
– Вы же можете… Вы же из Центра. Это же… теперь ваше. Пожалуйста…
Инва дала знак согласия. Я почувствовал, как она взяла на перчатку тело, и, отдав знак следования, направилась к нашему вагону. Мужчина так и стоял на коленях в растерянности, глядя ей вслед.
Я пояснил смысл её действий:
– Отнесите со своим напарником тело к нам в гермовагон. Там, если вы врач, прооперируете его так, чтобы восстановить систему жизнеобеспечения плоду. Вам дадут указания. Я обязан предупредить вас, что такие эксперименты раньше никогда не заканчивались успехом. Счёт за наше содействие Центр выставит вам по итогам предпринятых операций.
– Всё будет хорошо! Всё обязательно, обязательно будет очень хорошо! – заверил меня он, разбрызгивая слёзы с раскрасневшихся круглых щёк, покрытых аллергической коростой, и отдал знак следования тому, что повыше. Они подняли труп, кряхтя.
Я снова направился к месту работы. По дороге я обратил внимание на горизонт. Начало светать. Постепенно светлело небо. Умирала ночь, сломавшая нашему локомотиву хребет.
В нарастающей заре я смог различить пылевые облака на горизонте. Они выглядели плотными. Набухшими. Шли к нам. Времени мало.
Вагон, с которым я до этого работал, моего возвращения ждал спокойно. Ликра больше не текла. Всё так же, жалея левую руку, я занялся делом. Когда заканчивал, ко мне подошла Инва. Мы отправились к локомотиву.
Его я глянул перчаткой ещё издалека. Дистанционно в нём легко прощупывалась плоть, но признаков жизни механоидов я не обнаружил. Ещё раз я попытался вызвать на ответную реакцию сердце локомотива. Вновь неудачно. Связи жёсткие, непокорные, при попытке положиться на них реагировали агрессивно и скидывали при малейшем давлении, а после этого снова начинали бесконечно повторять однотипные вопросы о здоровье пострадавших. Плохо это.
Если связи сами не успокоятся, то сердце придётся отправлять специалистам в мастерскую Храма. Дорого их внимание. Исправят огранщики всё за минуту, и фантомную связь в придачу уберут. Но это – огласка. Вывод информации за пределы круга.
Репутация начальника депо, доверившего камни старому локомотиву, уже не восстановится. Обычно такие хиреют и умирают быстро. Лучше бы связям преодолеть кризис самостоятельно.
Сейчас это нас касалось. Оставшееся без присмотра сердце должно находиться под нашей охраной до момента передачи его представителю собственника. Возможно, таковые следовали во врезавшемся в нас составе. Однако здесь, в пустошах, мы не могли проверить это. Не могли точно знать, кто есть кто. Вот почему теперь сердце – наше дело. И наша обязанность охранять всеми силами.
Когда мы подошли ближе, Инва обратила моё внимание на следы механоида, ведшие внутрь. Судя по тому, что их не затёрло ветром, их появление можно датировать последним часом – именно столько времени прошло с момента окончания последней бури. Обратной цепочки следов не видно. По всей очевидности, в наш головной вагон зашёл один из механоидов экипажа со второго, врезавшегося в нас, состава. Но они все погибли – искорёженные тела в останках чужого локомотива чувствовались хорошо.
Сам факт визита в вагон постороннего ставил под вопрос безопасность сердца. Тем более что внутри я не чувствовал проявлений жизни механоидов. Я снова проверил внутренность поезда перчаткой, чтобы убедиться в этом. Никого. Кто-то вошёл снаружи и умер там, внутри.
Мы обошли вагон вокруг. Провели визуальный осмотр локомотива на предмет серьёзных внешних повреждений. Их не оказалось.
Охраннику я велел ждать снаружи. Мы поднялись и встали у входа внутрь. Услышали свист. Художественный свист. Весёлый мотив.
Это мог быть механизм. Увеселительный, к примеру. Но о таком механизме мы никогда не слышали. Маловероятно, чтобы это насвистывал автоматон. Или голем. И всё же – нам не удалось подобрать других объяснений. Я ещё раз проверил, есть ли внутри живые органические или механические существа. По взгляду я понял, что и Инва это сделала. Наши исследования дали одинаковый результат. Тот же, что и раньше.
Инва завела меня себе за спину. Она тихо просочилась внутрь локомотива и пошла от приборной панели и лобового стекла вглубь. Я огляделся. Поставил себе в голове заметку о том, что трупа руководителя состава у лобового стекла не оказалось. Это тоже необычно. Если здесь нет тел, то выходит, что при аварии поезд никто не вёл.
Свист, закладывая лихие виражи, продолжал струиться из глубины вагона. Приближаясь к его источнику, мы шли по направлению к сердцу. Я надел перчатку на повреждённую руку. Аккуратно.
Вскоре мы нашли помощника мастера состава. Его должность узнали по нашивке. Мужчина умер от внутреннего кровотечения. Механика рёбер сломалась при ударе о стол, где он работал с бумагами. Осколки рёбер проткнули лёгкие и селезёнку. Мы прошли мимо.
Совсем рядом с энергетическим отсеком локомотива мы обнаружили тело мастера состава. Шея сломана. Он лежал против направления удара. Это означало, что механоид погиб не во время столкновения, а после него. Он стоял между кабиной поезда и сердцем в тот момент, когда кто-то убил его одним движением.
Очевидно, Инва пришла к тем же заключениям. Черты её лица застыли в сосредоточенности. Отдала мне знак держаться сзади. При опасности – бежать. Пока мы оба носили перчатки, нам не могли серьёзно угрожать механоиды и лёгкие големы. Но не с ними мы встретимся здесь. Впереди нас поджидало нечто другое. И оно добралось до камней, путь к которым мастер состава ему преграждал ценой собственной жизни.
Я замешкался. Подумал о том, не стоит ли предупредить Сайхмара. Сейчас он одной рукой держит груз, а другой ассистирует при операции на теле умершей женщины. Если нас убьют здесь, то его застанут врасплох.
Однако я знал, что при возникновении опасности Сайхмар, не раздумывая, бросит операцию, закроет вагон изнутри и законсервирует груз. Мы же не могли ему сказать, что именно за опасность нависла. Более того, нам
