по возвращении из трудного похода». Офицеры были рады награждению, особенно Букин, который еще десяти лет выслуги в офицерских чинах не имеет, то есть даже Станислава 3-й степени не выслужил и это у него – первый орден. Немного остудил его радость, сказав, что на ношение иностранной награды надо еще разрешение от государя императора получить.
Едва вышли из бухты, поднялся ветер и начало прилично качать, качка только нарастала и в последующие дни: на море разбушевался настоящий шторм, было слышно, как волны бьют в борта парохода, скрипят шпангоуты и бимсы[8], периодически винт выходит из воды при килевой качке, тогда машина начинала стучать чаще, будто захлебываясь. За иллюминатором завывал ветер и было очень неуютно. Вот так и получается: хочешь прогулки по Африке не в жару, будь готов терпеть осенние штормы; хочешь «круизного синего моря» – будь готов к пеклу или к сезону дождей, когда все раскиснет под ногами и пересохшие было ручейки превратятся в ворочающие многотонные валуны грязные потоки. В общем, через пару дней меня стало укачивать так, что ведро под койкой стало лучшим другом и при мысли о еде начинало выворачивать. Интересно, как там барон, ходит ли в ресторан?
Может быть, изобрести что-нибудь от укачивания? Тут оживился Андрей Андреевич, судя по его знаниям, эффективно помогает скополамин в минимальных дозах. Вещество вместе с другим алкалоидом – атропином, содержится в белене, правда, передозировка ведет к неадекватной психике («ты что, белены объелся»), но уже к этому времени какой-то немец узнал его точный состав, однако для лечения укачивания не предлагал. Остальное – как то: сосание лимона, напевание песенок, употребление бульона из дельфинов (господи, а они-то при чем!) и прочее шаманство с бубном – от лукавого. Правда, скополамин переводит человека в сонное и полубессознательное состояние овоща, зато пассажира не рвет. Поэтому эти таблетки противопоказаны судоводителям и летчикам, и еще замечено, что в минуту опасности укачивание проходит, так же, как и тогда, когда человек занят ответственным делом – выброс адреналина заставляет мобилизоваться и вегетатика отступает, так уж человек устроен. Лучше для начала «упал-отжался»: сделал тридцать отжиманий от пола, правда на первом десятке вспомнил про заветное ведро, зато потом стало лучше, умылся – оделся и тут появился доктор и сразу, с порога, огорошил:
– Беда, Александр Павлович, похоже, что на борту – тиф.
– Неужели сыпняк? – обеспокоился я, вроде и баня была и вообще личный состав у меня достаточно опрятен. Только этого еще не хватало.
– Нет, брюшной, Петр Степанович, мой фельдшер регулярно солдат на предмет гнид и вшей осматривает. Пока ничего этого не было. Брюшной, из Константинополя везем, десять дней прошло – как раз укладывается в инкубационный период, а может, и из Одессы, тоже не исключено.
Дальше доктор рассказал, что вчера ему на боли в животе пожаловался один из охотников, осмотр ничего особенного не выявил, разве что некоторое увеличение лимфатических узлов и легкое повышение температуры – до 30 градусов по Реомюру[9]. Язык обложен, стул обычный, заподозрили пищевое отравление. На всякий случай больного изолировали в отдельное помещение, огородив простынями угол. Фельдшер теперь там все время находится, так как утром больному стало плохо, жар увеличился до 32 градусов (Шурка подсказал: около 40 по Цельсию), сейчас больной впал в забытье, но перед этим рассказал, что на базаре в Константинополе, несмотря на запрет, купил рахат-лукум и другие сладости, которые он и съел с двумя товарищами уже на корабле.
Этих двоих тоже изолировали, у одного субфебрильная температура, другой вообще хорошо себя чувствует. На вопрос, зачем покупали еду на базаре, если знали, что этого делать не стоит, один, который с виду вообще здоров, ответил, что тот, кто угощал, а теперь лежит в беспамятстве, сказал, что, мол, дохтура и баре не хотят, чтобы простой человек сладенького поел, а сами трескают почем зря.
Ну какое тут прогрессорство, если народ темен, его сначала грамоте надо обучить и не просто грамоте, а дать приличное образование, чтобы книжки умные читал, а то «баре не хотят…», а если эти «баре» лучше тебя знают, что не нужно есть всякую дрянь, а то заболеешь и помрешь. Нет, надо обучать детей отдельно от семьи, чтобы они темного папашу с неграмотной мамашей и в глаза не видели, а то будет «учителку не слушай, а мамка тебе добра желает». Вот вернусь, упаду в ноги царю-батюшке, пусть в сиротских приютах хорошее техническое образование дают, глядишь, через пятнадцать-двадцать лет и появится в России прослойка ИТР, без нее технической революции не сделать, только обычную, кровавую, получить можно. Да и простые крестьяне увидят, что в таких школах-техникумах не только хорошо кормят и форменную одежду выдают, а и обучают так, что сын может инженером стать, если голова на плечах есть и желание учиться, и будут третьих-четвертых детей туда учиться отдавать, незазорно, вдруг в люди выйдут. Вот тогда и не будет: «Баре, дохтур, фершал, учителка сказали, а ты им не верь, они не наши, мужика не любят».
Пошли взглянуть на болящих. С первым плохо – жар, в беспамятстве, сильная интоксикация, брадикардия и сердце работает с перебоями – фельдшер колет камфору, а толку… Здесь антибиотики нужны. Доктор спросил, не поможет ли мой СЦ внутрь? Ответил, что нет, на тифозную сальмонеллу он не действует, так как это грамотрицательный микроб, моя тетушка провела опыты у Мечникова во Франции и установила, что СЦ эффективен только против грамположительных микробов.
После этого отправился к капитану, узнать, когда мы будем в Александрии. С трудом вскарабкался по трапу, прилично треснувшись головой при очередном ударе волн. Потирая шишку, протиснулся в рубку. На вопрос, что случилось, не стал скрывать ситуацию, а доложил, как есть. Капитан расстроился, так как возможен карантин и тогда летит в тартарары весь график. Потеря пассажиров и груза – фрахтователь не будет ждать месяц, а в Бомбее они должны принять под завязку хлопка и идти с ним в Нагасаки. Да и много пассажиров ждет в Александрии – у нас уже все места первого и второго классов проданы. В Александрии должны быть завтра к вечеру, если шторм не усилится, и так вместо пяти дней идем уже почти неделю. Капитан спросил, как состояние тяжелобольного, я обещал держать в курсе развития заболевания. У меня сложилось впечатление, что капитан надеется, что больной умрет, тогда можно похоронить его в море по морскому обычаю и англичанам ничего не говорить, тогда и график ломать не надо.
