– О-оу…
Это был Стейн. Он уже больше не рычал и не бранился. Вместо этого он лежал на земле перед Никлисом и с расширившимися от ужаса глазами смотрел на стрелу, торчавшую из его бедра. Лицо у него стало белым как снег.
– Ничего, жить будете, дядюшка, – снисходительно бросил Никлис.
Он понял, что хоть стрела и прошила бедро насквозь, кость она не задела.
Никлис снова перевел взгляд на вершину Рунного хребта, ища взглядом стрелка с луком. Стрелок упал на колени и не двигался.
Неужто это и впрямь Торкиль? Старший братец Торкиль, который отправился в путь прошлой осенью, сразу после уборки урожая?
Никлис поспешил убраться прочь от канавы. Подальше от сумасшедшего дяди Стейна. Наверх, к Рунному хребту. К камню, который оставил после себя викинг Змей. Змей Вострый – прапрапрапрадедушка матери Никлиса. Дедушка Никлиса рассказывал о нем, когда Никлис с братьями были еще совсем маленькими. Дедушка знал по именам всех в роду Вострых, которые когда-либо жили в этой долине.
Каждый должен знать свои корни и свою землю, говаривал дедушка. Мы – свободные крестьяне, и если мы не сможем доказать, что земля в Долине Скорбей наша, то потеряем ее.
Дедушка рассказывал, что Змей Вострый был викингом. Одним из последних викингов в стране и очень может быть, что последним, кто бороздил морские просторы на своем собственном судне. Он исчез во время своего последнего путешествия. Сгинул вместе с кораблем и дружиной. К тому времени Змей был уже старым и отправился вдоль побережья Норвегии, мечтая добраться до края света. Больше его никто не видел.
Очень может быть, что это гигантский змей поглотил его, говорил дедушка. Или он достиг края света и провалился в бездну.
Сыновья Змея в память о нем воздвигли камень, и теперь он красовался на самой вершине Рунного хребта. Узкий, высокий камень с именем Змея, высеченным рунами на извивающемся змеином теле.
Маленьким Никлис часто спрашивал, глядя на змею:
– Это тот самый Змей, который проглотил Змея Вострого, дедушка?
– Нет, это Мидгордский Змей, – отвечал дедушка. – Тот, что спит у самых корней горы.
Отдыхая после дневных трудов на поле, Никлис часто смотрел по вечерам на камень Змея и мечтал о том, чтобы стать викингом и отправиться странствовать по свету вооруженным своим собственным мечом.
Сейчас он был уже на полпути к рунному камню. И видел, что человек, присевший возле камня Змея, был кнехтом, чье лицо скрывал капюшон.
– Торкиль? Это ты, братец?
Если это действительно был Торкиль, то он сильно изменился. Исхудал. И выглядел страшно измученным.
На человеке был темный плащ и матерчатая шапочка на голове. И то и другое забрызгано грязью и покрыто пылью. Под плащом виднелась перевязь, надетая поверх кожаной куртки, на которой темнело большое пятно. Только лук выглядел новым и блестел в лучах вечернего солнца. Позади человека в плаще устало всхрапнул конь. Вид у бедной скотинки был вконец загнанный.
Внезапно из-под капюшона раздался голос:
– Ты похож на покойника, Никлис. Разве что подрос самую малость…
Голос звучал хрипло и едва различимо, но Никлис тотчас узнал его.
– Торкиль!
Торкиль медленно стянул капюшон. Обритая голова брата блестела от пота.
– У тебя есть вода?
Никлис покачал головой.
– Но ведь внизу в долине есть источник, Торкиль.
Торкиль внимательно посмотрел на него.
– Там есть хвитры?
– Какие такие хвитры, братец?
– Ведьмы, – коротко ответил Торкиль.
Никлис сделал еще два шага вперед и отрицательно мотнул головой.
– Нет здесь никаких хвитр, Торкиль. Только люди… Твоя семья, помнишь?
Торкиль пристально смотрел на брата, медленно мигая.
– Никаких демонов… – прошептал он.
– Никлис! – раздался громкий крик позади них.
Самуэль быстро вскарабкался вверх на гряду. И увидел лучника.
– Торкиль?
Торкиль промолчал. Потом медленно опустил свой лук и крепко зажмурился.
– Демоны… – забормотал он. – Чудища повсюду…
Он умолк и опустился на колени, словно для молитвы. У Никлиса внезапно перехватило дыхание.
– Братец! – в ужасе закричал он.
Вся спина Торкиля была изодрана в клочья. Его плащ, куртка и рубашка пропитаны кровью. Рваные, глубокие раны, как от когтей хищного зверя.
Самуэль, задыхаясь, склонился над Торкилем.
– Кто сделал с тобой такое, братец?
– Демоны с Севера…
Торкиль нащупал свой кожаный солдатский ранец и медленно открыл его.
– Я удрал от них… И украл у них это…
Две странные на вид палочки выкатились из ранца. Почти десять дюймов длиной, они выглядели так, словно были сделаны из какого-то металла. Неужели серебряные?
Никлис подобрал их с земли. И услышал, как Торкиль бормочет себе под нос:
– Ведьмы-людоедки… Они повсюду вокруг нас. В лесу… Повсюду…
Высоко на горе
Ристин и Кари сидят рядышком в башне замка. Оголодавшие и неподвижные.
Ристин катает четыре шарика Хель. Они не больше спелых ягод морошки, но твердые и тяжелые.
– Ты уже говорила со своими? – спрашивает Кари.
Ристин в ответ качает головой. Она знает, что имеет в виду Кари: шарики Хель умеют слушать. Это дар Богини Хель. Она их отдала хвитрам вместе с четырьмя Солнечными палочками, которые принц Дхор всегда носит с собой, чтобы пробуждать весну. Шарики же передаются по наследству от хвитры к хвитре по материнской линии. Ристин унаследовала их от своей матери, которая четыре зимы назад впала спячку, после которой уже не проснулась.
Теперь же Ристин катает шарики Хель в своих худеньких ладошках и тихо напевает. Другие хвитры просыпаются и садятся на своих каменных ложах вокруг них.
В комнату врывается яркий дневной свет. Это Кайте и остальные хвитры открывают окна в башне. Вместе со светом с гор приходят запахи. Ароматы воды и пробуждающихся растений. Кайте тоже напевает, скликая всех на сбор.
Пора встречать весну.
Кари и Ристин покидают свои постели и вместе со всеми медленно поднимаются по лестнице на верхнюю площадку башни, находящуюся прямо над их спальным покоем. Наружу, к весеннему ветру. И светлому лику Солнца.
Внизу у подножья замка раскинулась голая долина. Снег почти сошел, лишь кое-где белеют подтаявшие островки. У тридцати крылатых хвитр перехватывает дух, и они дружно запевают песнь в честь Весны и Солнца, что пробудило ее.