– Быбефи, – пробурчала я с полным ртом. – Бобо. Быбефи фово.
– У маминой свиньи и то манеры лучше. Ты бы для начала проглотила, – посоветовал Уивер.
Я так и сделала. Только сначала прожевала еще кусок, и облизала губы, и закатила глаза, улыбаясь от уха до уха. Уж больно он вкусный, папоротник. Папа и Эбби предпочитают обжарить его в сливочном масле с солью и перцем, а я больше всего люблю вот так, прямо из земли.
– Выбери слово, Уивер, – сказала я наконец. – Победитель читает, проигравший собирает.
– Опять дурачитесь? – спросила Минни. Она сидела на камне, тут же, рядом с нами. Она ждала ребенка и стала очень толстой и ворчливой.
– Мы не дурачимся, миссис Компё, мы сражаемся на дуэли, – ответствовал Уивер. – Это дело серьезное, и мы просим секундантов соблюдать молчание.
– Тогда дайте мне корзину. Помираю с голоду.
– Нет. Ты слопаешь все, что мы собрали, – сказал Уивер.
Она умоляюще поглядела на меня.
– Ну пожалуйста, Мэтти! – проныла она.
Я покачала головой.
– Доктор Уоллес велел тебе двигаться, Мин. Сказал, это пойдет тебе на пользу. Слезай с камня и собирай сама.
– Мэтт, я уже достаточно двигалась. Шла сюда всю дорогу от озера. Я устала…
– Минни, мы готовимся к дуэли. Будь добра, не мешай, – Уивер надулся.
Минни вздохнула, что-то пробурчала. Оторвалась от своего камня, села на корточки посреди папоротника и принялась его проворно срывать. Она поедала его очень быстро, горстями запихивая в рот. Глядя на нее, я вдруг подумала: подойди я к ней ближе, она, чего доброго, и зарычит. Раньше Минни папоротник не любила, но это до того, как забеременела и стала трескать все, до чего могла дотянуться. Она мне говорила, что как-то раз, когда никто не видел, облизала кусок угля. А еще сосала гвоздь.
Уивер открыл книгу, которую принес с собой. Взгляд его остановился на подходящем слове.
– Неправедный, – сказал он и захлопнул книгу.
Мы встали спина к спине, каждый согнул большой палец правой руки и выставил вперед указательный – как будто пистолет.
– Насмерть, мисс Гоки, – торжественно произнес он.
– Насмерть, мистер Смит.
– Командуй, Минни.
– Не стану. Глупости.
– Ну же. Просто скомандуй.
– Считайте шаги, – буркнула она.
Мы двинулись каждый в свою сторону, считая шаги. На счете «десять» мы повернулись.
– Целься, – зевнула Минни.
– Мы тут стреляемся насмерть, Минни. Прояви хоть немного уважения.
Минни закатила глаза и заорала:
– Целься!
Мы прицелились.
– Огонь!
– Дурной! – крикнул Уивер.
– Аморальный! – крикнула я.
– Греховный!
– Преступный!
– Нечестивый!
– Несправедливый!
– Непорядочный!
– Бесчестный!
– Душевредный!
– Душевредный? Ну ты даешь, Уивер! Погоди, погоди, я сейчас…
– Поздно, Мэтт. Ты труп, – вмешалась Минни.
Уивер ухмыльнулся и сдул воображаемый дым с кончика пальца.
– Давай, собирай, – сказал он. Свернул куртку, подсунул ее себе под спину, длинные, как у кузнечика, ноги, подвернул под себя и раскрыл «Графа Монте-Кристо». И одну-то корзину без помощи набрать трудно, а уж две! И на Минни рассчитывать не стоит, она уже поплелась обратно к своему камню. Мне бы следовало остеречься и не бросать вызов Уиверу – он всегда побеждал в дуэлях на словах.
Сбор молодого папоротника – лишь один из множества способов заработать. Когда папоротника не было, мы собирали дикорастущую землянику или живицу – жевательную смолу. Там выходило десять центов – дайм, тут – целый четвертак, квотер. Двадцать пять центов казались мне богатством, пока пределом мечтаний был кулек шоколадных конфет или палочка лакрицы, но теперь все изменилось. Мне требовались деньги – много денег. Жизнь в Нью-Йорке, по слухам, недешева. В ноябре я заполучила одним махом пять долларов; еще доллар девяносто – и хватило бы на билет до Центрального вокзала. Мисс Уилкокс тогда послала мое стихотворение на конкурс, объявленный «Обозревателем Ютики». Мое имя попало в газету, и стихотворение тоже, и я выиграла пять долларов.
Надолго они у меня, правда, не задержались: нужно было заплатить за мамино надгробие.
– «Двадцать седьмого февраля 1815 года дозорный Нотр-Дам де-ла-Гард дал знать о приближении трехмачтового корабля “Фараон”, идущего из Смирны, Триеста и Неаполя. Как всегда, портовый лоцман тотчас же отбыл из гавани, миновал замок Иф»[1], – начал читать Уивер.
Пока он читал, я тыкала палкой в мокрые гнилые листья, разыскивая крошечные зеленые ростки, которые пробиваются к свету, изгибаясь, словно завиток скрипки. Они прорастают во влажных и тенистых местах. Хотя поначалу ростки совсем маленькие, силенок им хватает. Сама видела, как, протыкая землю, они сдвигали с места тяжеленные валуны. Эта полянка прячется на заросшем тополями и соснами холме в четверти мили к западу от дома Уивера. Никто не знает об этом месте, кроме нас. Папоротника здесь хватит на две корзины сегодня и две завтра. Мы никогда не собираем все ростки подчистую. Оставляем расти и осеменять.
Я заполнила первую корзину примерно на треть, пока приключения моряков Дантеса и Данглара не поглотили меня целиком, а тогда, как со мной обычно случается при чтении захватывающей истории, я словно перестала быть собой и забыла про корзины, папоротник, деньги, забыла обо всем на свете, кроме слов.
– «Пока Данглар, вдохновляемый ненавистью, старается очернить своего товарища в глазах арматора, последуем за Дантесом, который…» – читал Уивер. – Эй! Давай, собирай, Мэтти! Мэтт, ты меня слышишь?
– А? – я застыла с корзиной у ног, вслушиваясь в слова, которые постепенно превращались в предложения, а предложения в страницы, а страницы становились чувствами и голосами, странами и людьми.
– Собирай папоротник, а не стой тут как пришибленная.
– Ладно, – вздохнула я.
Уивер закрыл книгу.
– Лучше я тебе помогу, иначе мы никогда не закончим. Дай мне руку.
Ухватившись за мою руку, он поднялся, чуть не перекувырнув при этом меня. Мы с Уивером Смитом знакомы уже десять лет, даже больше. Он мой лучший друг. Он и Минни. И все-таки я каждый раз невольно улыбаюсь, когда мы беремся за руки. У меня кожа такая бледная, чуть ли не прозрачная, а у него – темная, как табачный лист. Но на самом деле у нас с ним больше общего, чем отличий. Ладони у него розовые, как и у меня. Глаза карие, как и у меня. И внутри он такой же, как я. Он тоже любит слова и всем другим делам предпочитает чтение.
