2
В поместье синьора Леандро, как и во всяком особняке фамилии, чей возраст исчисляется столетьями, а родовитость, согласно обычаям (изредка — и в самом деле), восходит к особам королевской крови, обитал призрак. В этом не было ничего из ряда вон: предприимчивые наследники с ведома и благословения церкви частенько вызывали дух умершего предка и просили его какое-то время еще побыть в сей юдоли страданий и грехов. Все стороны поначалу были довольны: церковь в который раз наглядно подтверждала факт бессмертия души (и получала немалую мзду за дозволение на вызов этой самой души), неупокоившийся предок даже бестелесное существование здесь предпочитал тамошней неизвестности (ибо, воскрешенный, забывал о том, что с ним произошло с момента смерти); наконец, потомки, во-первых, подтверждали свою именитость (дозволение «на призрака» давалось только знатным родам, голубой крови), а во-вторых, получали дарового охранителя виллы. Ведь призрак не испытывал связанных с бренных телом неудобств, как то: голод, холод, необходимость спать, etc.
Все это, повторимся, поначалу приводило договаривающиеся стороны в священный трепет и восторг. Но со временем выяснялось, что престижный «призрак предка» обладал рядом отрицательных качеств. О да, матерьяльные потребности его не беспокоили, однако же душа (та самая, бессмертная!) жаждала соответствующей пищи. Разговоры, чтение книг, услаждение слуха музыкой — все это призрак мог получить, но тут-то выяснялось, что играть для привидений, даже за очень солидное вознаграждение, никто не хочет; одну-две, в лучшем случае несколько десятков книг, которые имелись в фамильных библиотеках, призраки прочитывали быстро, новые же фолианты стоили дорого и были по карману не каждому отпрыску когда-то великих фамилий.
Ну и не следует забывать о разговорах — тоже не самом легкодоступном для призраков развлечении. Со временем характер воскрешенных не улучшался, наоборот, становился более склочным, раздражительным. В самом деле, трудно сохранить невозмутимость, когда оказывается, что стольких жизненных удовольствий ты лишен и можешь лишь с завистью наблюдать за любовными утехами своих потомков, за разудалыми пирушками, балами — и даже простая радость от купанья тебе недоступна.
А вы говорите, «воют, зубами скрежещут»! Что ж тут удивительного?
…Необходимо пояснить: после вызова и частичной материализации духи не могли самовольно развоплотиться. Чтобы это случилось, нужны были специальные ритуалы, проводимые, опять-таки, клириками и за… правильно! — солидные деньги. Потомки же не торопились расстаться с «дорогим прапрадедушкой» или «бесценным прадядюшкой», потому что, во-первых, престиж есть престиж, а во-вторых, польза от призраков перевешивала неудобства, с ними связанные. Ибо из всех способов развлекаться самой любимой у привидений оставалась игра в «кошки-мышки» с грабителями, время от времени покушавшимися на семейные драгоценности, картины и прочие недешевые штуковины. Ни одна команда охранников и в подметки не годилась изнывающему от безделья призраку — ни по бдительности, ни по изобретательности наказаний для «вилланов». Опять же людей можно подкупить, а чем подкупишь бестелесное привидение?
Но, как свидетельствовал случай на вилле синьора Леандро, нашлись и такие ловкачи. Потому что, изучив все обстоятельства дела, Обэрто пришел к выводу категоричному и неожиданному: тот, кто унес из поместья набор фамильных перстней (количеством девять штук, изготовлены мастером Уливьери делла Кьостра), не воспользовался ни одним из известных способов обезвреживания призраков.
Это была лишь первая из целой серии странностей, связанных с ограблением семьи Циникулли. Не менее подозрительно выглядели попытки синьора Леандро замять случившееся: он вызвал магуса, подписал contractus, но вдруг передумал, мямлил про «наверное, потерялись» (это фамильные-то перстни!), просил прощения за причиненное беспокойство и едва ли не выпихивал Обэрто из поместья.
Магус пожал плечами, собрал вещи и уехал. Официально. В действительности же свернул с полпути, вошел в Альяссо через ворота Нижнего города и поселился incognito на постоялом дворе «Блаженный отдых». И начал расследование уже по собственному почину.
Потому что для магусов «закон земной превыше всего». Нет у них других стремлений и желаний, сравнимых с этим вот «превыше», нет и быть не может. Страсть к восстановлению законной справедливости отодвигает на вторые роли и личные привязанности, и материальную заинтересованность… Сыщики-инквизиторы иногда пренебрежительно называют магусов «идейные» — и вполне резонно.
Впрочем, помимо соображений «идейных», у Обэрто имелись еще и средства, чтобы продолжать расследование: семья Циникулли выплатила ему причитающееся вознаграждение, как бы «за беспокойство», на самом же деле — чтобы поскорее избавиться от гостя, ставшего вдруг нежелательным.
Басням о «потерялись» Обэрто не поверил — и вскоре в подозрениях своих утвердился. Улицы Альяссо начали усиленно патрулировать явно вздрюченные стражники, вообще отношение ко всякого рода жулью ужесточилось. Местная шваль залегла на дно, не рискуя показываться на глаза блюстителям порядка: те брали в оборот любого сколько-нибудь подозрительного типа и выпускали далеко не сразу. И не без увечий.
Кто вдруг в Альяссо озаботился предотвращением возможных злодейств, было ясно распоследнему грузчику. Обэрто приходил в портовые кабаки, садился где-нибудь в углу, даже не надевая «иллюзорную маску», — и слушал.
— …«Совет Знатных»? — скептически ухмыляясь, переспрашивал у приятеля какой-нибудь старичина в засаленной куртке. — Да забудь ты про Совет, когда они последний раз что-то решали? Наш синьор с бугра, почтенный Леандро Циникулли — вот кто заправляет в городе, и не знают об этом только медузы да креветки в бухте, а уж в Совете все всё правильно понимают. Он сверху спустил предложеньице: надо б, мол, попатрулировать наш родной город, — Совет и согласился: ой, надо-надо, давно пора, сами как раз собирались!.. Зачем, говоришь? — Старичина хмыкал и выстукивал черными пальцами (загар пополам с грязью) вдохновенное стаккато. — А слыхал ты, что у нашего уважаемого Леандро пропали фамильные перстенечки-перстеньки? Даже магуса выписывали для их поиска, только магус руками развел, дескать, ничем не помогу — поклонился Льву, поклонился немому и неграмотному Львенку и укатил себе обратно в Ромму. Представляешь, как они теперь-то бесятся?
— Да, осталось синьору нашему лишь на милость Божью надеяться.
— Думаю, в этом случае милость Божья — не то, что ему нужно. Тут одно из двух: или милость, или правда. Что бы ты предпочел?..
Обэрто слушал эти разговоры и мысленно складывал одно с другим, как кусочки разбитого витража.
Он знал наверняка: ему нужна правда. И, милостью Божией, Обэрто отыщет ее — во что бы то ни стало!
3
— Можно вопрос? — вполголоса произносит Фантин. Они одни на улице, впереди уже показались Новые ворота Верхнего Альяссо, но до стражницкой далековато, мог бы и громче спросить… — не решился.
Город полон посторонних взглядов и чутких ушей. Даже ночью.
