вранья, благо это все равно было необходимо.
– Я не злюсь, – повторил он. – Просто это как-то странно: я свободен, ты занята… Я-то привык, что все наоборот, вот и не знаю, куда себя девать.
– Ах ты, бедненький, – подкрашивая губы, рассеянно посочувствовала Ирина. – Ну, сходи куда-нибудь, познакомься, в самом деле, с кем-нибудь. Только сильно не увлекайся, а то ведь я знаю, зачем ты каждое утро выбриваешь физиономию прямо-таки до зеркального блеска!
– И зачем же, если не секрет? – искренне заинтересовался Глеб.
– Седину скрываешь! – захлопнув пудреницу, с торжеством детектива, только что уличившего хитрого преступника, сообщила Ирина. Она завинтила патрончик с помадой, бросила косметические причиндалы в сумочку, а потом, будто усомнившись в том, что все сделано правильно, и макияж пребывает в порядке, опустила солнцезащитный козырек и, подавшись вперед, стала придирчиво разглядывать свое отражение во вмонтированном в его тыльную поверхность зеркальце.
– А чего ее скрывать? – удивился Глеб, коснувшись ладонью тронутого серебром виска.
– Не тут, – возразила Ирина, краем глаза уловив в зеркале его движение. – В бороде!
– Ах, вот где! – глубокомысленно воскликнул Сиверов.
– Седина в бороду – бес в ребро, – уверенно и не совсем внятно произнесла Ирина, потирая нижней губой о верхнюю, чтобы помада легла ровнее. – Вот ты и бреешься, чтобы никто не заметил, каков ты на самом деле есть фрукт!
– А я думал, ты не догадаешься, – уныло и покаянно пробормотал Глеб, виновато повесив голову.
– Не на таковскую напал! – заявила Ирина и задернула «молнию» сумочки уверенным резким движением, каким герои блокбастеров обычно застегивают последний карабин на своей амуниции, перед тем как отправиться в очередной раз спасать мир. – Ну, не скучай!
Она на мгновение прижалась щекой к его щеке, чмокнув воздух, чтобы не размазать помаду. От нее тонко и возбуждающе пахло хорошими духами, и сама она была хороша – как в молодости, а может быть, и лучше. Ее красоте годы шли только на пользу, как хорошему вину, и говорить о том, что закрутит роман где-то на стороне, Глеб мог разве что в шутку. По мужской части у него был полный порядок, однако по опыту он точно знал: делая выбор, всегда приходится что-то приносить в жертву. Он предпочитал жертвовать всеми остальными женщинами мира ради Ирины, а не наоборот. Кто-то, возможно, стал бы спорить, но Глеб считал свой выбор правильным, хотя и не единственно возможным.
– Буду, – капризно пообещал он. – Завью горе веревочкой!
– Завей, – разрешила Ирина. – Только чтобы ровно в восемнадцать ноль-ноль ты был здесь, на этом самом месте. И безо всяких веревочек!
– Яволь, экселенц, – отчеканил Глеб. – Слушаюсь, вашбродь. Бу cде.
Он выбрался на чуть влажноватый после утренней помывки асфальт мостовой, обошел машину спереди, открыл дверцу и помог Ирине выйти. Краем глаза он заметил, как колыхнулись жалюзи в окне проектного бюро, и подумал, что вечером надо бы купить хороший, дорогой букет: Ирине будет приятно, а эти любители подглядывать и мотать на ус, кто с кем приехал, пускай сгрызут себе от зависти локти до самых ушей.
Он с удовольствием проводил жену взглядом, дождался, пока за ней закроется тяжелая стеклянная дверь, и вернулся за руль. Не успевший остыть двигатель завелся мгновенно, будто только того и ждал; Глеб тронул машину с места, ловко вклинился в поток уличного движения, проехал три квартала, свернул за угол и, обнаружив свободное место у бровки тротуара, с ювелирной точностью, как пробку в бутылку, вогнал туда машину.
Выключив зажигание, он до упора опустил оба передних стекла и закурил, расслабленно откинувшись на спинку кресла. Набежавший откуда-то мальчишка в подвернутых до колен джинсах и грязноватой, большой не по размеру футболке вопросительно приподнял ведерко с мыльной водой, из которого торчала желтая пластмассовая ручка щетки. Глеб хотел отказаться от непрошеной и совершенно не нужной ему услуги, но передумал и утвердительно кивнул. Парнишка радостно улыбнулся, предвкушая заработок, плеснул в стекло пеной и принялся за дело. Работал он быстро и сноровисто, и вид у него при этом был такой же сосредоточенный, как давеча у Ирины, когда она поправляла макияж.
По салону гулял теплый, пахнущий асфальтом и отработанным бензином сквознячок, дым тонкой извилистой струйкой тянулся в открытое окно, по ветровому стеклу, отмывая его до полной невидимости, со скрипом гуляла резиновая щетка. Работа уже близилась к завершению, когда в поле зрения Сиверова появился новый объект, представлявший собой просто, но аккуратно одетого гражданина предпенсионного возраста. Наблюдая за его слегка неуверенной походкой и чересчур экспрессивной жестикуляцией, Глеб, как какая-нибудь кумушка, мысленно посетовал на повсеместное падение нравов: это ж надо же, приличный с виду человек, а уже с утра навеселе! И это, что характерно, в будний день…
Внезапно что-то сообразив, а может быть, просто вспомнив, куда направлялся, объект его наблюдений резко изменил курс и приблизился к машине Сиверова. Протиснувшись между ней и пыльным пикапом, построенным на базе жигулевской «семерки», он чуть ли не по пояс просунулся в окно со стороны пассажирского кресла и, облокотившись о раму, развязно обратился к Глебу:
– Але, шеф! Свободен?
– Занят, – глядя прямо перед собой, лаконично ответил Сиверов.
– Подкинь к Трем Вокзалам, – не отставал пьяный. – Позарез надо! Штуку даю!
Глеб промолчал. Зажатый в правой руке у пьяного большой желтый конверт имел такой вид, словно владелец в обнимку с ним ночевал в канаве, шкиперская бородка растрепалась и напоминала долго бывший в употреблении веник, но запаха алкоголя Глеб не ощутил, сколько ни принюхивался. Впрочем, в этом-то как раз не было ничего удивительного.
Мальчишка закончил мыть стекло и выжидательно заглянул в салон через другое окно. Напоминая самому себе европейского туриста в трущобах Дели или какого-нибудь Катманду и от души забавляясь этим сходством, Глеб сунул ему купюру и повернулся к пьяному.
– Говорю же: занят, – твердо повторил он. – Не могу.
– Ну, как хочешь, – неожиданно становясь миролюбивым и покладистым, согласился пьяный и отчалил, зацепившись карманом брюк за боковое зеркало пикапа.
Проводив его взглядом, Глеб покосился на оставшийся на пассажирском сидении желтый конверт и нажатием кнопки задействовал стеклоподъемник. Тонированные стекла поднялись с негромким жужжанием, отрезав его от внешнего мира. Сиверов включил зажигание, дал задний ход, переключил передачу и поехал в сторону Арбата.
Двадцать минут
