А потом… выключает звук, убирает мобильный обратно в карман и сворачивает к автозаправочной станции.
— Чай тебе куплю, — тихо произносит, паркуясь у входа. — В таком виде нельзя пока домой.
Взглядом провожаю широкую спину и ровно выстриженный затылок, скрывающийся за прилавками. И пусть мне сейчас паршиво, как никогда. Пусть. Внутри всё дрожит от радости, что какое-то время мы проведём вместе.
В закрытой машине.
Только вдвоём.
Глава 7. Разбитая Мия
Пока дожидаюсь Мирона, телефон в сумке подаёт признаки жизни.
— Да, — отвечаю как можно энергичнее.
— Ты где? Я состарился, пока ждал твоего звонка.
— Не ври, папочка, — как обычно, льщу. — Ты у меня молодой.
В трубке раздаётся хриплый смех.
— Вопрос не снят, Мия.
— Я… с Мироном. Он привезёт.
— Хм. Мне казалось, вы не ладите в последнее время?
— Всё нормально, пап, — настаиваю.
Пара секунд тишины обрываются строгим голосом:
— Давай недолго там. И без глупостей.
Ох.
Пожалуй, я бы с удовольствием наделала глупостей, но Мир не захочет. Последний, кстати, уже вышел из дверей павильона на автозаправочной станции и разговаривает по телефону. Увидев, как я наблюдаю, отворачивается. Замерев, пытаюсь прожечь дыру в его спине. Бесит, что он должен отчитываться перед кем-то, если проводит время со мной.
Перестать быть центром его вселенной — моя главная болевая точка.
Громов усаживается в БМВ и тяжело вздыхает.
— Пей, — протягивает мне картонный стаканчик. — И вот ещё, — выкладывает на панель упаковку жвачки.
— Спасибо, — вскрываю крышку и затягиваюсь тёплым паром.
— Пожалуйста.
Пью обжигающий чай без сахара, как я люблю, мелкими глотками. Мирон не смотрит. Сидит прямо, ведёт себя отстранённо.
Добравшись до дна, убираю стаканчик и хватаю жвачку.
— Рыжая тебя потеряла? — не могу сдержаться.
— Только не начинай, — предупреждает. — Ты, как Юлька.
— Юлька? — удивляюсь. Его сестре шестнадцать, и она та ещё штучка.
— На последнем ужине она случайно опрокинула на Ладу стакан сока. А ещё раньше случайно выбросила её зубную щётку из стаканчика в ванной.
Смеюсь в голос, пока Мирон направляет автомобиль к дороге, но ощущаю, как в груди царапаются острые коготки обиды. Почему-то факт, что Лада ночует в доме Громовых, я воспринимаю как прямое предательство тёти Насти и дяди Андрея.
Ничего не могу с собой поделать.
От горячего чая становится душно, поэтому я расстёгиваю замок и принимаюсь стягивать с плеч пуховик.
— Что ты делаешь? — спрашивает Мир.
— Мне жарко.
Пальцы на руле сжимаются, но Громов никак не комментирует, а когда мы наконец-то заезжаем на территорию коттеджного посёлка, в котором оба живём, паркуется слева от железных ворот.
Откинувшись на спинку кресла, разминает шею.
— Пиздец, продуло.
— Я знаю одну мазь хорошую. Мне врач выписывал, — лезу в сумочку.
— Не надо, Мия.
— Надо, — задерживаю на нём пристальный взгляд. — У тебя есть ручка?
Мирон раздражённо затягивается воздухом и извлекает шариковую ручку из солнцезащитного козырька.
Быстро выуживаю новый блокнот и пишу название. Оторвав листочек, передаю ему.
— Что это?! — спрашивает, держа его двумя пальцами.
— Мазь, — невозмутимо убираю в сумочку вещи.
— Нет. Вот это? — указывает на выбитую типографской краской надпись.
— А-а, — смеюсь. — Только что кто-то из девчонок подарил. Именной блокнот. Мия Алиева. Видишь?
Нечаянно касаюсь его пальцев.
— Вижу, — резко убирает руку, складывает лист и прячет в карман. — Ты мне лучше скажи, что это за фигня в клубе была?
Лицо невыносимо припекает от обжигающего взгляда, но я решаю быть честной.
— Хотела тебя позлить.
— Зачем?..
— Чтобы понял, — уставляюсь на него.
— Что именно, Карамелина?
Тяну ладонь к его мрачному лицу, но Мирон резко отшатывается. Убрав руку, отворачиваюсь и опускаю глаза.
— Ты… говорил, что мы всегда будем вместе, — качаю головой, разглядывая, как играет свет от фонаря с пайетками на платье.
— Мы и будем, — твёрдо отвечает.
— Говорил, что ты будешь строить дома, а я заниматься их дизайном.
— Так и будет, Мия. Оттого, что я люблю Ладу, между нами с тобой ничего не изменится.
— Любишь? — произношу сдавленно, поднимая на него изумлённый взгляд.
Жизнь останавливается.
Одно дело знать, что занимаются сексом, встречаются. Но любовь? Боже! Нет! Пожалуйста!
Кислорода в салоне катастрофически мало. Громов без ножа меня режет. Больно невыносимо, до такой степени, что непослушные слёзы выскальзывают из глаз.
Мирон, заметив их блеск, смачно матерится и отворачивается.
— Мия…
— А меня не любишь? — пытаюсь восстановить дыхание. — Меня больше не любишь, Мир?
Зажимаю лицо руками и плачу навзрыд. Плечи сотрясаются, а салон наполняется всхлипами.
О своём не первом за вечер позоре я подумаю завтра. А сейчас? Мне хочется расставить точки. Хочется снять наживую скальп, если придётся.
Он же не дурак?!
Нет, он не дурак. Всё понимает.
— Меня не любишь? — повторяю сквозь сжатые пальцы.
— Мия, — надвигается Мир и чувствую, как нежно убирает прядь волос за левое плечо. — Люблю, конечно. Как я тебя могу не любить?.. Как?..
— Не знаю, — огрызаюсь.
— Ты моё солнце. Я люблю тебя, даже не как сестру… Я слов подобрать не могу. Люблю тебя, как себя. Блядь.
— Что? — выкрикиваю.
— Мы же с рождения вместе. Ты всё обо мне знаешь, а я о тебе. Но я уже говорил…
Убираю руки от лица.
Мирон трудно сглатывает слюну и смотрит на меня в упор. Напряжение колется острыми иголками.
Оба вспоминаем ту ночь на даче, когда пришла к нему в комнату и в темноте забралась в постель… голышом. А он, грубо схватив за локоть, выставил за дверь.
Самое ужасное, что в таком виде в коридоре меня встретила тётя Настя. Слава богу, она не подняла шумиху и никому не сообщила. Даже родителям.
Бесцветные глаза исследуют моё зарёванное лицо, спускаются ниже к блестящему платью на груди, потом поспешно возвращаются.
— Ты… и есть я… понимаешь?..
— Не понимаю, — трясу головой.
— Я так это воспринимаю.
— Но сексом заниматься со мной не хочешь? — спрашиваю тихо.
Качает головой, словно стряхивая тяжёлые мысли.
— Я уже вышел из возраста, когда занимаешься сексом сам с собой, — отвечает отвернувшись.
— Дурак, — шепчу упрямо. — Но почему? Почему у нас не может быть также, как у тебя с ней? Я сделаю всё то же самое, обещаю.
— Ты не понимаешь, о чём просишь, — качает головой, опасно сверкнув глазами. — То, что ты устроила летом на даче — ни в какие ворота. Никогда так больше не делай. Ни с кем.
В его голосе улавливаю собственнические нотки, поэтому решаю зайти с другой стороны:
— Ты спокойно воспримешь, если я начну с кем-то встречаться?
— Это будет нескоро, — морщится он, расслабляясь. Смотрит прямо перед собой. — Сейчас тебе нужно заняться учёбой. Все восхищены твоим талантом.
