в Сомове, глаза поблекли, погрустнели, какие-то подспудные мысли подступали, мешали продолжать игру.
— Может, и так, — согласно кивнул он головой. — Хватаешь, хватаешь, все боишься упустить, а просеет тебя грохот в нижние горизонты, начнешь бабки подбивать — и нет ничего. Что было — забудется, будто и не было. Какой же тогда смысл подгребать под себя? Правильно я твою мысль усек?
— Сам-то не так думаешь? — сощурился Марат, пытаясь по лицу его понять, в чем тот играет, в чем откровенен.
— Так же, — махнул рукой Кирилл. — Иногда мне кажется, что в жизни я уже всего испробовал и желать больше нечего. В самом деле — чего? На Северном полюсе не был? На дно океана не опускался? Так зачем это мне теперь? Такими вещами в молодости грезят. А мне теперь привычный диван милее всего на свете. Иной раз где-нибудь в песках, посреди пустыни так захочется прилечь на родимый диван, хоть волком вой.
— Единство и борьба противоположностей, — тихо, с осторожной, полувопросительной ноткой в голосе подсказал Назаров.
Сразу замкнувшись, недовольно насупившись, Сомов посидел молча, покрутил в руках пустой стакан, потом проговорил ворчливо:
— Ты привык все по полочкам раскладывать, а человек сложен, полон этих самых противоположностей, у него и так и эдак бывает, единство и борьба. Вот об этом бы написал. А то все по готовым рецептам. С небывалым подъемом трудится в эти дни бригада слесарей. Теперь портрет их бригадира украсит городскую доску Почета… А нет чтобы в душу ему заглянуть, туда, где единство и борьба противоположностей. — Но заметив, как нахмурился, потемнел лицом Марат, примирительно добавил: — Ты не обижайся. Инженерные решения тоже чаще бывают стереотипными, чем оригинальными. Я в своей работе сплошь и рядом руководствуюсь принципами стандартизации, унификации и типизации, приспосабливаю уже готовые технические решения к условиям своего производства. И этот подход весьма результативен. У меня дело, а у тебя только слово, так что с тебя и спрос другой.
Слышать это было обидно, Марат не согласен был с таким утверждением, но спора затевать не стал, спросил только:
— Зачем же ты тогда зовешь меня к себе?
— А для дела, — сразу оживился Кирилл. — Для дела. Слово ведь тоже свой вес имеет, хоть в руки его и не возьмешь. Если, к примеру, вовремя и к месту крикнуть «ура» или «караул», то пользы может быть не меньше, чем от доброго кулака или быстрых ног.
Его слова рассмешили Марата:
— Так что мне у тебя предстоит крикнуть: «ура» или «караул»?
— Мне сейчас «ура» нужно. Для поднятия духа в коллективе.
— Пошли, — сказал Марат.
Они поднялись. Сомов с сожалением оглядел остатки их скромного пиршества.
Марат попрощался с буфетчицей, и та неожиданно радушно улыбнулась в ответ:
— Заходите еще. Будем рады.
Глянув на нее, Сомов только головой качнул осуждающе.
— Видал, как она преобразилась, — сказал он, когда они вышли из бара. — Если просто посетитель — так постная рожа и ноль внимания, а корреспондента и улыбкой удостоила. Молчит, молчит, а все слышит.
Высокий, крупный Сомов уверенно шел впереди, и Назаров с минутной завистью посмотрел на его широкую спину, крепкий затылок.
— Какие дальнейшие планы? — остановился за воротами Кирилл.
— Никаких. Отдохну, почитаю, — Назарову хотелось скорее уйти.
— А может, продолжим? — Сомов заглянул ему в глаза и подмигнул: — Как настроение? Поехали ко мне. Посидим, музыку послушаем. Наташка рада будет.
— Нет, я домой, — упрямо повторил Марат. И чтобы как-то смягчить свой тон, пожаловался: — Уставать я стал, Кирилл. Газета — это такая нервотрепка, кто не знает — не представляет даже. Думаю податься на более спокойную работу.
— Где ж такая? — заинтересованно спросил Сомов.
— Есть тут один ведомственный журнал, два раза в год выходит.
— Жалеть не будешь? — угадал его настроение Сомов.
— А что делать? — вздохнул Марат и перевел разговор: — Так разбегаемся? Привет своим.
Уже пожимая его руку, Кирилл еще предложил:
— Может, все-таки порезвимся? Не ко мне — так я адресок знаю, вполне приличная одинокая женщина…
— Иди один.
— Ну, как знаешь, — огорчился Сомов и стал натягивать перчатки. — Так я позвоню и заеду.
Назаров отвернулся:
— Я сам тебя найду.
Крупный сомовский нос странно дрогнул. Он не портил лица, но все-таки был большим, и Назаров вспомнил, как Кирилл шутил в молодости: нос родился на целые сутки раньше меня самого.
— Опять двадцать пять. Договорились же! — голос Кирилла звучал громко на пустынной улице. — А потом меня найти не просто, не конторский служащий…
— Ничего, найду, Кирилл Артемович, — неожиданно для себя назвал его по отчеству Марат и сразу же добавил: — Наталье Сергеевне кланяйся.
Он поспешно зашагал прочь, не желая больше видеть Кирилла, потому что вспомнил другую, давнюю встречу с ним, и было это воспоминание неприятно.
…Марат уже в университет поступил и одновременно стал работать в университетской многотиражке «За сталинскую науку». А Наташа вдруг перевелась в медицинский. Он решил, что она не хочет учиться с ним в одном вузе. А если так, то он не будет навязываться, не будет мешать ее счастью. Кирилл так Кирилл, совет да любовь им. Марату и прежде врачи советовали повременить с учебой, окрепнуть, поработать пока на свежем воздухе, без высоких физических нагрузок. Теперь он решил последовать этому совету и податься куда-нибудь подальше — в тайгу, в лесхоз какой-нибудь или на лесосплав, чтобы и воздух, и тишина, и природа. В билетной кассе прикинул по таблице и выбрал Новосибирск — денег хватало.
Он никого не хотел видеть в день отъезда, но надо же было такому случиться — на вокзале с Кириллом столкнулся, вот как сегодня, он и окликнул его: «Марат! Назаров!» И, кажется, обрадовался. Но узнав, что Марат уезжает, неожиданно сказал: «Ну и правильно. Жизнь короткая, надо все повидать, чтоб было что вспомнить. Пойдем в ресторан, обмоем это дело». Марат и тогда упирался, а Кирилл, посмеиваясь, почти силой затащил.
Официантка убрала грязную посуду, перевернула скатерть, стряхнув ее прямо у стола, положила меню и спросила, не глядя на них:
