Голландцы приходили поглазеть на молодого и здоровенного русского царя, как на привезенного на ярмарку дикого зверя, каким Гер Питер с точки зрения просвещенной Европы и был. Двухметровый, рыкающий на своих подданных, он метался по маленькой Голландии, как по клетке, терзая бедных голландцев многочисленными вопросами.
Про устройство кильблоков.
Усадку высыхающей пеньки.
Названия хирургических инструментов, которыми рвут зубы.
Про покрой вошедших в моду сюртуков.
Заспиртованных уродцев, что он видел в анатомическом театре.
Про все на свете...
Голландцы за щедрые чаевые с удовольствием просвещали необразованного русского монарха, который вел себя, несмотря на монарший сан, как великовозрастное дитя.
Однажды Гер Питер заявился в мастерскую Густава, чтобы самому увидеть, кто сделал подаренную ему табакерку. Он долго перебирал приготовленные к продаже и только еще начатые украшения, все более и более распаляясь. А потом, ткнув в ювелира указательным пальцем с обгрызенными ногтями, заявил:
— Пусть он меня тоже научит!
— Гер Питер хочет попробовать что-нибудь сделать, — перевел посол просьбу. И наклонившись к уху Густава горячо зашептал: — Не губи, дай инструмент, пусть поиграется!..
Ювелиры не любят давать другим свой инструмент, потому что он заточен под руку и притерт к их пальцам, являясь почти их продолжением. Но посол умоляюще круглил глаза и сулил любые деньги. Густав встал из-за стола.
Русский царь сел на его место и, согнувшись в три погибели, взял инструменты, с которыми не мог справиться, потому что его руки больше привыкли к топору и кузнечному молоту. Гер Питер пыхтел, пускал слюни, мотал головой и страшно злился, пытаясь выскоблить на золоте легкий вензель, но резец шел у него вкривь и вкось, соскальзывая и оставляя на благородном металле бесформенные ямы и рытвины.
Позади царя, тоже сгибаясь, пыхтя и переживая за свою судьбу, толпилась многочисленная свита, которая ничем не могла себе помочь.
Нет, не выходит!
— У тебя никудышный инструмент, — вспылил молодой царь, который привык, чтобы у него получалось все хорошо и сразу. И в сердцах швырнул резец со стола. Резец звонко брякнул, отскакивая от каменного пола и закатываясь под лавку.
Густав, не сдержавшись и не подумав, что делает, отвесил русскому царю крепкую затрещину, как это делал со своими нерадивыми учениками. Крикнул:
— Подними!
И сам же своего крика, а более того, затрещины, испугался.
Царь от удивления открыл рот.
Свита испуганно замерла.
— Ты зачем меня? — грозно спросил Петр по-русски, наливаясь злобой.
Посол стоял ни жив ни мертв, забыв переводить.
К Густаву подскочили два крепких молодца, которые замерли, вопросительно глядя на царя, готовые надавать обидчику тумаков или, если на то будет монаршая воля, вовсе скрутить голову.
— Не трогайте его! — рявкнул Гер Питер.
И наклонившись, нашарил и поднял с пола резец, протянув его Густаву.
— Не загуби, скажи, что это не он, что это инструмент никчемный! — молил посол побелевшими губами голландского ювелира.
Густав принял резец.
— У меня очень хороший инструмент, — гордо сказал он. — Свои лучшие работы я сделал им!
— А ну — покажь! — потребовал Гер Питер, вставая.
Густав сел и, поведя резцом по золотой заготовке, как пером по бумаге, единым росчерком вывел красивую завитушку, сбросив с острия тонкую золотую стружку.
— Ай да молодец! — радостно крикнул русский царь, хлопнув его по плечу так, что тот чуть не слетел со стула.
Свита облегченно вздохнула и заулыбалась.
— Возьмешь меня в ученики? — почтительно спросил Петр.
— Русский царь просит научить его вашему искусству, — быстро перевели ювелиру.
А посол полез в карман, незаметно сунув в руку ювелира кошелек с таким количеством гульденов, за которые тот с радостью согласился бы учить своему искусству кого угодно, хоть даже безрукого, глухонемого, безродного слепца...
Он ждал нового ученика уже на следующий день, но русский царь в его мастерской больше не появлялся, потому что нанялся в ученики к плотнику на верфи. Но ювелира все же запомнил, предложив ему через посла приехать в Россию, где открыть свое дело, набрав в подмастерья смышленых отроков, дабы научить их своему искусному мастерству. За что царь обещал ему: разрешение на беспошлинную торговлю своими изделиями, свободу от поборов, служб и разных повинностей на десять лет и свободный, в любой момент, когда только он пожелает, выезд за границу.
Что было уже почти официальным предложением, от которого отказываться было грех. И Густав быстро, трех месяцев не прошло, собрался в дорогу...
Глава 6
Не открыть было нельзя. Потому что на пороге стоял милиционер. В форме. С пистолетом на боку. И топил большим пальцем кнопку звонка.
— Старший лейтенант Митрофаненко, — козырнул он.
— Иванов, — представился Мишель-Герхард-фон-Штольц.
— Тут дело такое — сигнал на вас поступил, — тяжко вздохнул участковый инспектор. — Шум после одиннадцати часов ночи — музыка, топот и прочий разврат.
— У меня?! — удивился Мишель-Герхард-фон-Штольц.
— Так точно! — подтвердил участковый, снова козырнув. — Обязан проверить и провести среди вас разъяснительную работу по месту жительства!
И отодвигая жильца плечом в сторону, шагнул в квартиру.
Жильцу ничего не оставалось, как пойти за ним.
— Где тут у вас сесть? — пробасил участковый, проходя, минуя коридор, сразу в комнату, не снимая ботинок.
Жилец захлопнул дверь и закрыл ее на ключ.
От глазка двери квартиры напротив отлип любопытный женский глаз.
— Чего там? — спросил чей-то голос из комнаты.
— К соседу милиционер пришел!
— Давно пора, а то устроили из квартиры вертеп, бродят туда-сюда всякие-разные!..
Старший лейтенант Митрофаненко сделал несколько шагов, остановился посреди комнаты, обернулся и, сняв фуражку, утер тыльной стороной ладони вспотевший лоб.
— Ну... — сказал он, — здравствуй, что ли!
И раскрыл объятия.
— Здравствуйте, Георгий Семенович, — проникновенно сказал Мишель-Герхард-фон-Штольц. — Сколько лет, сколько зим!..
Хотя всего лишь два лета и одна зима. Что не так уж и много. Иные десятилетиями своих отцов-командиров не видят, а если попадаются, то и всю оставшуюся жизнь.
