рубашку и куртку. Все делалось с огромным трудом, словно мужик был на тормозе. Так с похмелья все-таки, тяжело. Но он справился. С моей помощью отыскал себе смену чистого белья (удивительно, но в таком хлеву оно имелось!) и даже прихватил с собой мыльно-рыльные принадлежности. Да что там — я даже отыскал его военный билет. По идее, я должен был сейчас сообщить дежурному, вызвать сюда опергруппу и прочее. Но куда я подозреваемого дену? Нет уж, отвезу его в отделение, а все остальное — потом. И труп на балконе полежит еще какое-то время, не сбежит.
Дверь в квартиру я запер, а ключ положил в карман. Вот, теперь можно отправляться в отделение. А с третьего этажа мне пришлось вести гражданина едва ли не под руки.
Увидев, как я конвоирую здоровенного мужика, Федя Краснюк едва не вывалился из окошка.
— Это чего такое? — пролепетал он.
— А это потенциальный убивец, — отмахнулся я, усаживая дядьку на стул. — Сейчас мы с ним явку с повинной будем писать, а ты пока группу собирай, и все прочее.
— Ага, соберу, — кивнул Федя. Потом пристально присмотревшись к задержанному, покачал головой. — Только, не помер бы он у меня тут.
— А что такое? — не враз понял я.
— Так мужик-то с похмелья загибается, неужели не видишь? — усмехнулся Краснюк.
А ведь и точно. Кульков и на самом деле страдал от похмелья. Как говорят медики — «абстинентный синдром». Я ведь и сам это заметил, но как-то упустил из вида, что подобные случаи — то есть, смерть от похмелья, вполне возможна. Получается, все-таки я нюх-то потерял. А задержанный-то — вишь, весь бледный, а губы синие. Наверное, надо «скорую» вызвать'. И впрямь — помрет он тут, а нас потом прокуратура затаскает. Дескать — почему подозреваемые мрут от похмелья в дежурной части? А если у него какой-нибудь синяк ещё на теле окажется? — Праздник для прокуратуры. Лучше и не думать о таком.
Федя метнулся куда-то вглубь дежурки, забулькал чем-то и явился к нам с кружкой.
— На-ко, тут пятьдесят грамм, — заботливо сказал дежурный, поднося кружку к губам задержанного. Кивнул мне:
— Помоги человеку, чего уставился?
Кульков вцепился в кружку, словно младенец в соску. Но руки у него так дрожали, что даже с моей помощью он с огромным трудом влил в себя «живительную влагу».
Выпил, захлопал глазами. И, буквально на глазах принялся оживать. Вон, уже и губы стали краснеть и на щеках румянец проступил.
Пока я занимался «реанимацией» задержанного, Краснюк уже обзванивал и морг и прокуратуру.
— А еще нальешь? — с надеждой посмотрел на меня задержанный.
Краснюк, отвлекаясь от разговора с прокурорским следователем, закричал:
— Больше нельзя. Пятьдесят грамм — норма. Теперь точно не помрешь.
Водки я ему больше не дал, да ее у меня и не было, зато притащил полную кружку воды. Испив живительной водопроводной влаги, Кульков ещё больше подобрел и начал рассказывать, да так, что я только успевал записывать.
С его слов получалось, что может вчера, а может и три дня назад, тут у него с датами, не говоря уже о днях недели, всё сложно, к нему в гости пришла старая подруга. Разумеется, с бутылкой. А он уже и так пил вторую неделю. В отпуске человек, вот и отдыхал.
На каком-то этапе их культурного отдыха захотелось любви. Немного полюбили друг друга, еще выпили. А потом знакомой опять захотелось любви, но уже в другой позе и, скажем так, в другое отверстие. Но вот второй раз, да еще таким странным способом, у него уже не получилось. Может и водка свою роль сыграла, а может усталость. А знакомая, в некоторой досаде, сообщила, что есть у нее друг — горячий парень с Кавказа, у которого это получается отлично. И он, по сравнению с тем джигитом — щенок.
Сказала так девушка и заснула. А он, немного посидел, ещё выпил, а потом его взяла обида. И за то, что оскорбила его мужскую честь, и то, что она предпочитает ему какого-то кавказца…
И так эта обида взяла за глотку, что он взял, да и задушил подругу. А та даже и не проснулась. Посидел, погоревал, как же она так безвременно-то ушла, потом помянул её, как полагается, и решил идти сдаваться, но отвлек звонок в дверь. А там опять какие-то подруги. И опять с водкой, палёнка-то неподалёку у цыган продается, только дорогу перейти. Решил погодить с милицией покамест. Когда ещё доведётся так хорошо посидеть? Взял два полиэтиленовых пакета, засунул в них труп и вынес на балкон. Подруги не возражали.
Потом все гости куда-то потерялись, а тут как раз и вы подоспели, гражданин начальник.
Пока писал объяснение, брал с гражданина «явку с повинной» — мол, сам пришел и сдался, собралась опергруппа. Тут и следователь прокуратуры, который рад-радёшеньки, что убийца уже в камере, а теперь дело за малым, и судмедэксперт. А еще — очень грустный Санька Барыкин, которого отправили вместо того участкового, который обслуживает дом семьдесят два по Московскому проспекту. Ему, бедолаге теперь и машину искать, и «суточников» брать на погрузку и перевозку трупа в морг.
Формальности заняли часа четыре. Пока проводили осмотр тела, квартиры, изымали одежду, которая принадлежала жертве. Удачно, что нашлась сумочка с документами, так что и имя убитой установили сразу. А все прочее — это уже забота следствия.
У меня были еще дела, но я забежал в магазин и купил эскимо на палочке. Заходя в кабинет к Кустову, вручил ему «проставу».
— Ага, уже слышал, ты убийство раскрыл, поздравляю, — вздохнул следователь и зашелестел оберткой. Откусив кусочек эскимо, спросил: — Ну что скажешь, как там жена моего приятеля смотрится во всём этом деле?
— Да ты что? — удивился я. — Какая жена? Этот несчастный убивец ни одного имени не может вспомнить, кто у него за это время перебывал. Не буду же я ему такой подарок делать, фамилию её называть. Вот её одну он и запомнит и прокурорскому следователю назовёт. Тогда уж ей участия в процессе никак не миновать будет. Так что твой друг пускай молится, чтобы всё обошлось. От меня тут уже ничего не зависит.
Олег слушал меня, а я думал: ну ты же следователь, сам всё понимать должен.
— Кстати, — продолжил я, — Кульков утверждает, что никого в квартире не удерживал
