Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
итоговые показатели и победы, ценит сильнее, чем привилегию оставаться человеком.
Я смотрю в синеву приливных бассейнов и пытаюсь напомнить себе, что неправильно воспринимать себя как хозяйку Долорес. В конце концов, она – животное, клубок нервных окончаний и инстинктов, движимых голодом. Но потом я вспоминаю, как расширяются ее глаза всякий раз, когда я надеваю оранжевое или розовое, как она почти что танцует в аквариуме, когда ей меняют воду, как неторопливо она решает головоломки, которые я ей даю, – подозреваю, не потому, что она не может их решить, а потому, что ей нравится сам процесс.
Анемичный на вид рак-отшельник взобрался на плоский камень и следит за мной с новой наблюдательной точки. Его собратья усердно копаются в песке. Интересно, знают ли они, сколь фальшив их мир, остались ли у кого-нибудь из них воспоминания о настоящем песке и настоящем океане, унаследованные от предков, и способны ли они мечтать об иной доле.
Глава 2
Двадцатью одним годом ранее
В первый раз, когда я переступила порог океанариума, мне было девять и я капризничала. Пребывала не в духе, как сказала бы моя мама. Был жаркий июльский день, тротуары лопались от жары. Наш кондиционер и холодильник перестали работать, и мои родители поссорились. Я закрыла уши руками, но отдельные слова, такие как «расходы», «всегда» и «твоя вина», все равно проскальзывали сквозь мои пальцы. Моя мать, с мокрыми от пота волосами, прилипшими к щекам, яростно жестикулировала на кухне и кричала на отца, спрашивая его, как он мог забыть оплатить счета за электричество в самое жаркое время года.
Несколько лет назад отец оставил свою низкооплачиваемую научную должность в местном университете ради работы в океанариуме торгового центра «Фонтан-плаза». Умма заставляла меня отводить глаза всякий раз, когда мы проезжали мимо. Обычно она выбирала непопулярные маршруты, чтобы не проезжать мимо этого здания – по ее словам, настолько уродливого, что у нее болели глаза, – но его фундамент делил пополам основную магистраль и другую главную дорогу, поэтому иногда поездки мимо «Фонтан-плазы» были неизбежны. Он был огромным, растянувшим свои лапы бледным пауком, с наружными стенами, которые время от времени необъяснимым образом покрывались оранжевой и синей плиткой.
Океанариум находился на втором этаже торгового центра. Умма отказалась взять меня с собой и не отпустила одну, сказав, что я слишком маленькая и, кроме того, что мы не должны поощрять глупость моего отца. Она так и не простила ему, что он бросил университет, повернулся спиной к респектабельным академическим кругам, чтобы стать, как она выражалась, прославленным животноводом.
В тот день небо мерцало от жары, а воздух был похож на мокрое полотенце, прижатое к носу и рту. Погода стояла столь ужасная, что даже у мух, которые пробирались в наш дом, не было сил на что-то большее, чем обреченно жужжать, стучась об окна.
Наконец Умма перестала кричать. Она хлопнула дверью родительской спальни, и вскоре я услышала шум вентилятора, лопасти которого тщетно разгоняли затхлый воздух. Апа постучал в дверь моей комнаты.
– Ты там в порядке? – заглянул он ко мне.
Моего отца нельзя было назвать красивым мужчиной, но в нем было нечто такое, отчего все вокруг начинали чувствовать себя непринужденно. Его волосы еще оставались густыми, и его широкая, открытая улыбка, судя по старым семейным фотографиям, хранящимся у нас, совсем не изменилась с тех пор, когда он был совсем мальчишкой. Он играл в теннис с друзьями и коллегами по вечерам и по выходным, поэтому всегда ходил в теннисной экипировке – толстых белых носках, бирюзовой рубашке и спортивных напульсниках на запястьях. Умма часто дразнила его по этому поводу, спрашивала, не собирается ли он на Уимблдонский турнир[8]. Однажды он попытался научить играть и меня, но у меня никак не получалось совместить ракетку с мячом.
– Прекрасно, – ответила я.
– Мне жаль, что тебе пришлось все это услышать, Желуденок, – сказал он. Это было его любимое прозвище, появившееся в то времени, когда я была намного младше и путала слово «дочь» с корейским словом, обозначающим желудь, «дотори».
– Умма злится на тебя? – спросила я.
Я ненавидела, когда они ссорились. Дни после крупной ссоры были хуже всего – все становилось таким тихим и напряженным, что казалось, будто малейший пустяк может привести в действие бомбу. Умма всегда становилась особенно критичной по отношению ко мне после того, как ссорилась с Апой – как будто все, что случилось, можно было исправить, будь я немного спокойнее, немного умнее, прислушивайся я немного больше к ее потребностям.
– Можно и так сказать, – вздохнул он, когда из их комнаты зазвучала классическая музыка. Моя мать обожала Бетховена и крутила его симфонии всякий раз, когда выходила из себя.
Он присел на край моей кровати. Это был тот еще трюк, потому что на ней всегда лежало не меньше десяти мягких игрушек. В целом в те дни у меня их было около тридцати штук, и я периодически заставляла их сменять друг друга на посту, чтобы никто не чувствовал себя брошенным.
Он подобрал игрушечного нарвала по имени Норин.
– Норин, – сказал он, обращаясь не ко мне, а к плюшевому зверьку, – как ты смотришь на то, чтобы ввязаться в небольшое приключение?
Я почувствовала, как мои щеки вспыхнули от смущения. Апа всегда вел себя так, словно я была намного младше, чем на самом деле, так, будто я никогда не переставала быть для него четырехлетней.
– Приключение? – переспросила Норин голосом моего отца, но выше. Я отвела взгляд.
Апа встал с кровати.
– Ну да, как тебе идея? – сказал он своим обычным голосом.
Судя по тому, что я помню, поездка в океанариум заняла больше времени, чем должна была. Из окна я наблюдала, как мимо проносится шоссе, как медленно ползет поток машин в полдень выходного дня. Я несколько раз засыпала. Мой отец слушал запись лекции на своем телефоне, и голос его старого наставника, доктора Форреста Пендента, наполнял машину звучными волнами. «Мы живем в беспрецедентные кризисные времена», – вещал он. Лекция была записана десять лет назад, еще до моего рождения. Мой отец, в то время молодой аспирант, должно быть, оказался в аудитории в тот вечер, когда доктор Пендент читал лекцию. «Океаны нашей планеты никогда еще не нагревались до такой степени. Мы едва ли успеем дотянуть до старости, когда климат станет совершенно непригодным для жизни. Именно в этот момент мы должны взглянуть на братьев наших меньших и последовать их примеру. Наша исследовательская группа в настоящее время занята изучением гигантских тихоокеанских осьминогов, в частности, нескольких известных экземпляров в районе Беринговой Воронки…»
Моей матери не нравилось слушать лекции доктора Пендента. «Какой смысл выслушивать все эти рассуждения
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
