кукол, одетых в викторианскую одежду, и забыть о реальности.
— Джонатан знает, что ты относишься к аутическому спектру?
Я ёрзаю и помешиваю свой суп.
— Нет.
— Но Бейли знают, — уточняет он.
— Да.
— К чему ты клонишь? — спрашивает Джун, сверля его одним из своих резких, устрашающих взглядов.
— Я к тому, что с четой Бейли ты, Габби, становишься самой собой, верно?
Я киваю.
— И не то чтобы я думал, что тебе нужно навешивать на себя ярлык, чтобы быть самой собой с людьми, — продолжает он, — но мне интересно, есть ли причина, по которой Бейли знают, а Джонатан нет. Являешься ли ты самой собой с ним?
Я избегаю взгляда Элая, уставившись в свой суп, от поверхности которого поднимается пар.
— Я не знаю. Может, по большей части? Я не скрываю свои сенсорные особенности и не притворяюсь кем-то другим, кроме той, кто я есть…
— Но, — мягко подталкивает Элай.
— Но я не объясняла свои социальные сложности, ничего такого, что я бы изложила, пытаясь завязать с кем-то дружбу или отношения, потому что… ну, у меня не было никаких планов дружить с ним или что-то ещё.
— Почему нет? — спрашивает Элай.
— Просто он всегда был таким… пугающим, высокомерным и…
«И ты со дня вашей первой встречи была закомплексованной, — отчитывает ангел на моём плече, — потому что видела в нём очеловеченное воплощение всех черт, что заставляют чувствовать себя неравной».
Дьявол на другом плече ничего не говорит — просто размахивает своими вилами, демонстрируя выдвижную рукоятку, которая делает их достаточно длинными, чтобы столкнуть ангела с моего плеча и отправить её в свободное падение с воплями.
Мне кажется, я схожу с ума.
— Габби? — голос Элая вырывает меня из моей дилеммы «ангел-дьявол». — Я понимаю твою логику, и ты знаешь, что я всегда буду уважать твоё решение по этому поводу. Тем не менее, ты же понимаешь, насколько отношения между вами двумя могли бы стать лучше, если бы он знал, какие его поступки сбивают тебя с толку, затрудняют общение и давят на твои больные мозоли?
— Но тогда… — я нервно сглатываю, облизывая губы. — Но тогда он узнает моё слабое место. И я не узнаю его слабое место.
Дьявол на моём плече кивает в знак согласия.
— Или он может последовать твоему примеру и тоже покажет тебе своё слабое место, — возражает Элай. — И тогда у вас будет общая уязвимость. Вы можете даже стать друзьями.
Джун бросает на него ещё один резкий взгляд. Происходит своего рода нейротипичный разговор глазами.
— Эй, — я щёлкаю пальцами. — Прекратите говорить без моего участия.
— Элай читает слишком много любовных романов, — говорит Джун.
Я хмурюсь, переводя взгляд с одной на другого. Я зарабатываю на жизнь чтением и продажей любовных романов и не улавливаю связи.
— А?
— Мне просто интересно, не нравишься ли ты ему, — осторожно говорит Элай. — Но поскольку он не знает, в чём твоя особенность, он до сих пор запарывал все попытки показать, что ты ему небезразлична.
Я ошеломлённо смотрю на него. В комнате раздувается пузырь тишины, и тут я взрываюсь смехом. Я смеюсь так сильно, что у меня болят бока, а по лицу текут слёзы.
— О Боже. Отличная шутка.
Элай не смеётся.
— Я серьёзно.
— Я не впечатлена, — говорит Джун. — Даже если она ему действительно «нравится», быть мудаком — это извращённый, женоненавистнически регрессивный способ показать это.
— Да нет ни единого шанса, — говорю я им. — Особенно учитывая, что до сегодняшнего дня он явно думал, будто я всё ещё встречаюсь с врагом.
— Но ты порвала с Треем, как только узнала, кто он на самом деле, — говорит Элай.
Джун растерянно моргает, глядя на меня.
— Так почему этот мудак думал, что вы двое до сих пор встречаетесь?
— Я не давала ему отчёта о своих отношениях, и пусть я считала довольно очевидным тот факт, что Трей исчез из поля зрения, думаю, Джонатан предположил, что мы всё ещё вместе и что я просто стала более сдержанной в этом вопросе.
Элай придвигается ближе на диване.
— Хорошо, но как он узнал, что вы расстались?
Я с тоской смотрю на фильм, поставленный на паузу.
— Мы когда-нибудь увидим привидение, которое до смерти напугает Майкла Кейна?
— После того, как ты прояснишь ситуацию, — говорит Элай.
Вздохнув, я отставляю свой суп и плюхаюсь обратно на диван.
— Сегодня утром Трей отправил в магазин гротескно дорогой праздничный букет с запиской, в которой говорилось, цитирую: «Всё, что я хочу на Рождество, — это ты»2.
— Фуууу, — Джун морщится. — Что за жуткий тип. Сколько разных его номеров ты заблокировала?
— Пять. Я думала, что достаточно ясно выразилась. Итак, этот букет доставили, — говорю я им. — Джонатан увидел записку, а потом обругал меня за то, что мой парень недостаточно тактичен, чтобы заказать букет с ненавязчивым ароматом. Вот тогда-то я и сказала ему, что у меня больше нет парня.
Элай откидывается на спинку, поглаживая подбородок.
— И как Джонатан отреагировал на это?
Я тянусь к креслу Джун и нажимаю на воспроизведение на пульте в её руке.
— Он сделался цвета слякотного уличного снега после долгого дня пробок и разинул рот, как сломанный щелкунчик. Это было восхитительно.
Глаза Джун распахиваются шире. Элай одаривает её медленной самодовольной улыбкой, но я едва замечаю.
— А теперь, пожалуйста, можем мы посмотреть «Рождественскую песнь с Маппетами?» — спрашиваю я у них, кладя ноги на колени Элая. — Мне нужно, чтобы хотя бы один Скрудж в моей жизни получил то, что ему причитается.
***
После фильма я принимаю душ, затем переодеваюсь в свою любимую пижаму с принтом в виде снежинок. Завернув волосы в футболку, чтобы высушить кудри, и напевая Greensleeves, я вальсирую в свою спальню. Имбирный Пряник, моя рыжая полосатая кошка, дремлет, развалившись, как морская звезда, на моём кресле-шаре3. Я поднимаю её, сажусь на её место, затем кладу её к себе на колени.
Улыбаясь от звука и ощущения её раскатистого мурлыканья, пока она снова погружается в сон, я включаю ноутбук, и экран вспыхивает.
Фотография Джун, Элая и меня, тесно прижавшихся друг к другу, заполняет экран. Элай улыбается, каштановые локоны падают ему на глаза, которые прищурены, потому что этот мужчина не может не моргать, когда его фотографируют. Блестящие чёрные волосы до подбородка, нос с горбинкой, широкая улыбка — Джун обвивает руками наши шеи, висок к виску с Элаем, приглаживает мои локоны к голове, пока я целую её в щёку. Снег посыпает наши головы, как сахарная пудра, а «Зимняя Страна Чудес» в оранжерее
