— Шон спит и видит, как бы ему петь в одной из этих поп-групп. Понимаете, мадам была доброй, только улыбалась и терпеливо слушала, когда он начинал петь. И он ей пел… — Палмер с отвращением скривился, обнажив гнилые обломки зубов. — Когда она оставляла окно открытым, Шон приходил и пел какую-нибудь из этих поганых песен, которые слышал по телевизору. А какой нахальный — вы не поверите! Однажды я застал его с мадам в саду возле пруда: он болтал без умолку, положив свою грязную лапу на ее локоть. Я точно знаю, мадам это было неприятно. Она прямо вздрогнула и вся покраснела, когда я прикрикнул на него. «Дьявольские вольности», — сказал я ему, когда мы остались одни. А он мне в ответ: «Элизабет и я, мы понимаем друг друга». Какая наглость!
Палмер поднялся, скрипнув старыми суставами, и бросил хмурый взгляд в сторону Ловелла.
— Одно могу сказать, — произнес он. — Надеюсь, меня уже не будет на свете, когда это равенство нас всех доконает.
Умелая перепланировка и декоративные перегородки превратили просторный чердак в квартиру для проживающей в доме помощницы по хозяйству. Изящные полки из полированного бука, уставленные книгами и комнатными растениями, отделяли гостиную от спальной зоны. Вся мебель была современной. Обитые алым твидом диван и два кресла, болотного цвета ковер, красные шторы из рубчатого вельвета.
— Хорошо говорите по-английски, мисс Доорн? — спросил Вексфорд, когда девушка пригласила их войти.
— Ой, нет, очень плохо, — ответила голландка. — Все говорят, очень плохо.
Она улыбнулась, явно не испытывая ни малейшего смущения. Классический голландский тип, с восхищением подумал Вексфорд. На плакатах для туристов такие девушки в деревянных сабо и крестьянском платье рекламируют красоты Голландии, стоя среди ветряных мельниц и тюльпанов. Длинные светлые волосы, отливавшие золотом, ярко-синие глаза и удивительная молочно-белая кожа, нежная, как тюльпаны в парке Кейкенхоф[8]. Когда она смеялась — а смеяться она, похоже, никогда не переставала, — ее лицо сияло, словно подсвеченное изнутри. На взгляд Вексфорда, ей было около двадцати.
— Давно ли вы живете здесь, у мистера и миссис Найтингейл? — спросил он.
— Один год. Почти один год и еще половина.
— Значит, вы их хорошо знаете? Вы живете с ними как член семьи?
— Никакой семьи нет. — Катье презрительно выпятила полные розовые губки. — Просто он и она. — Девушка пожала плечами. — А теперь она умерла.
— Действительно. Именно поэтому я здесь. Вне всякого сомнения, вы успели подружиться с миссис Найтингейл, что-то вроде матери и взрослой дочери?
Катье рассмеялась, поджала под себя ноги и несколько раз подпрыгнула на диване. Потом прикрыла ладошкой рот, приглушая смех.
— О, я не должна смеяться, когда все так печально! Но вы так смешно говорите. Дочь! Думаю, миссис Найтингейл это не понравится. Нет, она считает себя молодой девушкой, очень молодой — мини-юбки, карандаш для глаз и все такое…
Берден осуждающе посмотрел на нее, но в ответ встретил взгляд невинных, широко распахнутых глаз.
— Тем не менее вы были с ней в доверительных отношениях? — настаивал Вексфорд.
— Прошу прощения?
— Она рассказывала вам о своей жизни? — пришел на помощь Берден.
— Мне? Нет. Никогда, ничего. Мы сидим друг напротив друга за ленчем, я тут, она там. Как поживает твоя мама, Катье? Интересно, будет ли сегодня дождь? А теперь я прилягу отдохнуть. Но разговаривать? Нет, мы не разговаривать.
— Должно быть, вам было одиноко?
— Мне? — Девушка снова захихикала. — Наверное, мне бы было бы одиноко бы… — Она умолкла, запутавшись в условном наклонении. — Если я весь день с ним и с ней и весь вечер тоже, то, конечно, я одинока. Но у меня в Кингсмаркхэме много друзей, много-много друзей, парни и девушки. Зачем мне сидеть тут, со стариками?
— Им всего-то сорок, — с жаром возразил тридцатишестилетний Берден.
— Именно об этом я и говорю, — невозмутимо ответила Катье. — Я молодая, они старые. Мистер Найтингейл, он меня смешит. Он славный человек и говорит вещи, от которых я смеюсь, только он старый-старый — старше моего отца в Гауде.
Защищенная красотой и самоуверенностью юности, Катье улыбнулась Вексфорду, затем ее взгляд скользнул к Бердену и задержался на нем. Девушка смотрела на него, словно оценивая, можно ли его заполучить. Потом хихикнула.
— Что вы видели, когда вернулись домой вчера ночью? — вспыхнув, резко спросил Берден.
— Ну, я иду в кино с моим другом, который официант в «Оливе и голубке». Сначала мы смотрим фильм, шведский, очень сексуальный, от которого я вся горю — вы понимаете?
— О да. — Берден опустил взгляд.
— Это естественно, — просто сказала Катье, — когда ты молодой.
Она вытянула длинные голые ноги и пошевелила пальцами в белых сандалиях.
— Потом я хочу пойти с моим другом в его комнату, но он не может, потому что управляющий в его отеле очень злой и не разрешает приводить девушек. Поэтому мы грустим, и вместо этого он ведет меня в кафе «Карусель». Там мы пьем кофе с одним, двумя пирожными.
— В котором часу это было?
— Без четверти десять мы выходим из кино. Потом пьем кофе, сидим в машине, целуемся и обнимаемся, но очень грустим, что не можем пойти к нему в комнату. Утром мой друг должен очень рано вставать, и поэтому он возвращается в отель, а я еду домой. Теперь это одиннадцать часов, я думаю.
— Вы видели, как миссис Найтингейл выходила с территории поместья?
Катье сунула прядь волос в уголок рта.
— Я вижу ее в свете фар моей машины, она выходит из калитки, там, где костер. Она меня тоже видит. Я знаю, потому что она быстро запирает калитку и прячется, пока я не проеду. Очень смешно, думаю я. Потом я еду по дороге, ставлю машину и возвращаюсь, очень тихо, очень тайно, чтобы посмотреть, как она выходит опять.
Катье вдруг резко выпрямила ноги, открыв бедра смущенному взору Бердена.
— Она опять выходит! — торжествующе восклицает девушка. — Переходит через дорогу и идет в лес. Идет очень тихо и все время оглядывается. Вот так. — Катье быстро изобразила забавную пантомиму. — Тогда я знаю, что она делает. Много-много раз сама так хожу, когда собираюсь встретиться с моим другом в лесу, а злой человек не разрешает нам приходить в его комнату. Я смотрю через плечо, чтобы увидеть, не идет ли кто за нами смотреть, что мы делаем.
— Да, да, — буркнул Вексфорд. — Я все понимаю.
Он не осмеливался посмотреть на Бердена. Его бы не удивило, исчезни инспектор совсем, как тот человек в «Холодном доме»[9], испарившийся в результате самовозгорания.
