за воротами – тяжеловесными и нарядными, в лад владениям, которые они охраняли, и с них на нас подозрительно посматривал бронзовый лев.
За домом поднимались горы. Не без труда я разглядела вдали стены и большие квадратные постройки. Возможно, укрепления.
Я узнала место. Узнала, хотя никогда здесь не бывала. Узнала, но не сумела вспомнить, где это.
Внутри беспокойно зашевелился Решайе.
…Много дней… – шепнул он. – …мы не видели этих мест…
В воротах стояла еще одна женщина-сиризен. Ее опоясывал широкий красный шарф, конец она, пришпилив к плечу, свободно перекинула за спину. Эта была старше других, седеющие волосы туго стянуты.
– Идем, – позвала она. – Король желает вас видеть.
– Король? – повторил Саммерин вслух то же, что я подумала.
Даже ему было не по себе: глаза, устремленные на здание, расширены.
Макс, по-моему, даже не дышал.
– Зачем мы здесь? – повторил он.
– Король вам все объяснит, – небрежно ответила седая. – Идемте.
– Я туда не войду.
Макс перевел взгляд на меня, стиснул зубы, блеснул глазами – и мое сознание затопили воспоминания.
Его воспоминания.
Темноволосые братья и сестры, выбегающие ему навстречу, к этим самым воротам. Улыбка отца, материнские объятия.
Ярость Решайе и их мертвые тела.
Все произошло здесь, в этом доме.
Перед нами был Корвиус – дом, где Макс провел детство.
Ансерра склонила голову.
– Он говорил, что ты не захочешь входить, – сказала она, – и велел передать, что чем скорее ты с ним переговоришь, тем скорее сможешь выйти.
Макс, глядя перед собой, стиснул зубы до скрипа.
– Он? – вырвалось сквозь сжатые зубы.
– Кто же еще, – буркнула Нура, обходя нас. – Зерит, туда его, Алдрис.
Глава 4
Эф
Когда-то я носила титул принцессы.
Конечно, я была еще ребенком. По глупости принимала ту власть – и ту безопасность – как должное. Мне, как почти всем детям, окружающее казалось незыблемым и вечным. Я не спрашивала себя, заслужила ли то, что имею. И не спрашивала, могу ли все это потерять.
Да у меня и не находилось причин о таком думать. Я была тиирной Дома Обсидиана, наследницей высшей власти в высочайшем роду народов фейри. Что еще нужно, чтобы ощутить себя неприкосновенной? Я жила в красивой комнате, выложенной блестящим черным камнем, на самой вершине утесов, занятых Домом Обсидиана, мне открывались с них невероятные виды, и я все принимала как должное.
Я обитала высоко над землей, и мне даже в голову не приходило посмотреть вниз.
Я прожила так десять лет – пресыщенная роскошью, властью и, главное, любовью. Сейчас все это представлялось другим миром или жестоким видением одинокой души. Может статься, это и было видение, потому что оборвалось оно внезапно, как обрывается сон от удара грома.
Так или иначе, то было краденое время. Я не имела права на свой титул. Кровь во мне текла нечистая, проклятая. Негодная.
Однажды ночью я легла спать как тиирна, а проснулась оттого, что отец держал меня за горло. Может, ему следовало убить меня тогда за то, чем я была. Но он оставил мне жизнь, а отобрал только титул.
Самое поразительное, как просто все это случилось. Уже тем же утром все, что было моей жизнью, стало принадлежать сестре, словно проще простого сменить одну принцессу на другую и ничего в мире не переменится, хотя я падала, падала, падала с высот власти и смотреть мне оставалось только вниз.
Когда-то я носила титул принцессы.
Но это было давным-давно, а с тех пор я все билась о землю.
Я ударилась головой о каменную мостовую, прикусила изнутри щеку. В глазах потемнело, все звуки заглохли.
Губы мои скривились в усмешке. Густое и теплое просочилось между зубами и закапало подбородок лиловыми пятнами. Еще секунду мир двигался медленно и беззвучно.
Потом на меня обрушилось все разом: запах пота и пролитого вина, выкрики пьяных зевак, пересыпающийся под ногами гравий. Расцарапанные ладони, которыми я оттолкнулась, чтобы выпрямиться, прохладное дуновение на щеке, когда обернулась…
И боль в костяшках, бьющих по костлявому, угловатому лицу. Он пошатнулся. Противник был больше меня, но тощий и обрюзгший. Я кинулась на него, оскалила зубы, острые резцы выдвинулись из десен.
Он не успел увернуться. Я поймала его за верхушку уха. Он взвыл.
Я выплюнула откушенный кусок уха, сплюнула его кровь – полный рот. И, не дав ему подняться…
– Эф!
Я застыла от этого окрика.
Бросила взгляд за плечо, успела выхватить знакомое, совершено несчастное лицо в толпе.
Моему одноухому другу этого мгновения хватило, чтобы подняться и закрутить мир вокруг меня одним убийственным ударом по голове.
Я мешком осела на землю. Все затянул серый туман. Когда зрение вернулось, надо мной стояла Сиобан, моя начальница, со скрещенными на груди сильными руками. Темные кудри упали ей на лицо, когда она покачала головой.
– Если уж позволила себе ввязаться в эту жалкую драчку, – сказала она, – могла бы хоть победить.
– Он оскорбил тиирну, – огрызнулась я.
Старалась дышать ровно и все равно пыхтела.
– И ты взялась разъяснить ему его заблуждения? – Она холодно, неодобрительно разглядывала моего противника, который, безостановочно и невнятно бранясь себе под нос, нашаривал на земле откушенный кусок уха. – Он, бесспорно, выглядит преображенным.
– Я…
– Оправдания мне ни к чему. Встать. К Стене. Сейчас же.
Она швырнула мне мой плащ, и я поморщилась, когда ком ткани ударил меня в живот.
– Да, командир, – просипела я.
Она уже отворачивалась, но напоследок взглянула, как я ворочаюсь на земле, и прищурила алые глаза:
– Ты оскорбила присягу, применив воинскую выучку в таком месте, ты оскорбила тиирну, оправдывая ее честью такой фарс, и ты оскорбила себя, проиграв.
Я сжала губы. Уперлась взглядом в землю, будто больше всего меня занимал развязавшийся шнурок.
Когда-то я носила титул принцессы. Теперь – нет, и это, вероятно, к лучшему. Я мало гожусь для такого дела. Слишком вспыльчива, слишком откровенна, слишком часто бываю в дурном настроении. И Дом Обсидиана без меня только выиграл, стал сильнее и крепче, удалив от трона мою порченую кровь. Я бы скорее писала кровью на полу таверн, чем изящным почерком на листах королевских декретов.
И все-таки… Иногда в такие минуты я невольно оглядывалась в прошлое и желала этого.
Пока я поднимала себя с земли, Сиобан скрылась из виду.
Стена стояла почти в миле за границей Обсидианового Удела – так далеко, что от нее утесы под восходящим солнцем видны во всей своей скорбной славе. Мне они напоминали звездную ночь. Темноту, черную до блеска.
Это впечатление
