– Я в пути, мистер Лейбниц! Правда, сейчас стою в пробке у «Авиамоторной», но думаю, что к вам прибуду вовремя.
– Оу? Это хорошо! Приглашение в силе! Прошу вас сообщит, если силно задержитес. – Он отключился так же неожиданно, как и позвонил.
Не зная, чем себя занять, нашарил в бардачке давно валявшуюся там пачку сигарет и так же машинально закурил. Вообще-то от дикой зависимости курения я избавился уже месяца три как, правда, время от времени баловался, хоть и далеко не каждый день. Вот и сейчас, быстро раскурив сигарету, я почувствовал отвращение, воткнул окурок в пепельницу и вновь переключился на обзор местности, думая о своем под аккомпанемент ведущих «Русского радио», которые настойчиво пытались рассмешить всех несчастных, что слушали в эту минуту их тщетные потуги…
«Таня вызывает Максима!» – заорал вдруг совсек прямо в ухо. С чего бы это? Ведь мы не общались уже несколько месяцев. С тех самых пор, как она разъяснила мне, что не стоит звонить ей, если она не объявляется несколько дней. Что если я ей понадоблюсь, то она найдет способ известить меня об этом, а если не звонит, то скорее всего просто не испытывает потребности общаться со мной.
– Да?
– Привет, – услышал я после короткой паузы. – Как твои дела?
– Все нормально. А что у тебя? Сломался свет, потек бачок в туалете, отвалилась створка шкафа или разморозился холодильник?
– Ты считаешь, что я могу позвонить, только если мне от тебя что-то нужно?
– Да, у меня сложилось такое впечатление за те десять лет, что мы знакомы.
– Ты не прав.
– Возможно…
– Ты что молчишь?
– Слушаю тебя.
– Ну я просто хотела узнать, как ты?
– Хорошо.
– Ну раз у тебя все хорошо, то я рада.
– А я рад, что ты рада.
– Ну что, будем прощаться?
– Ну если ты узнала все, что тебя интересует…
– Я тебя совсем не узнаю…
– Да я сам себя порой не узнаю. Просто знаешь – я как следует обдумал все, что ты сказала мне прошлой весной, и осознал, что, если ты мне не звонишь, значит, в самом деле не нуждаешься в моем обществе. Более того, если я звоню тебе по своему почину, то чаще всего добиваюсь еще большего отторжения… Не хочу.
– Обиделся?
– На что? На то, что ты сказала мне то, что думаешь? Ничуть. Просто я понял, чего ты ждала от меня все эти годы, и дал тебе это.
– И чего же я, по-твоему, ждала от тебя?
– Чтобы я убрался из твоей жизни и перестал тебя преследовать…
Она замолчала, потом я услышал глубокий вздох.
– Ну если ты не испытываешь необходимости общения со мной…
– Просто надоело зависеть от твоего настроения. Надоело звонить тебе с хорошим настроением, а класть трубку с поганым.
– Все в самом деле было так плохо?
– Почему именно «плохо»? Все было так, как было. Ни больше ни меньше. Просто я отпустил тебя.
– Что такое «отпустил»?
– Перестал тебя преследовать, как это называла ты. Перестал ждать твоего звонка, перестал думать о нас с тобой. Отпустил тебя в свободное плавание… От себя!
– И что теперь?
– А теперь я думаю, что тебе понадобилась моя помощь. Неважно в чем. Может быть, забить гвоздь на кухне, может быть, разогнать скуку… Главное, что она тебе понадобилась, и ты вспомнила обо мне.
– Неужели ты в самом деле думаешь обо мне так плохо?
– Я не думаю о тебе плохо. Но ты сказала мне однажды, что если бы ты захотела, то за эти годы нашла бы тысячу способов, чтобы мы были вместе. Значит, у тебя не было и нет в том никакой потребности, никакого желания. Я не прав?
– То, что ты говоришь, – страшно…
– Прости, я не хотел тебя ни пугать, ни обижать. Но еще меньше я хотел тебе надоедать. Потому что четко знаю, что, если ты не звонишь мне, значит, у тебя нет в том надобности. Было время, когда я звонил тебе, но это приводило только к тому, что мы отдалялись друг от друга…
– Я хотела бы пригласить тебя к нам…
– Ну пригласи, я ведь не запрещаю тебе этого.
– Коля хотел пообщаться с тобой, да и я тоже…
– Жду приглашения. Я даже приеду, впрочем, если у меня найдется для этого свободный вечер.
– Ловлю на слове…
– Договорились. Жду приглашения. Пока!
Я цокнул языком, спеша прервать этот мучающий меня разговор.
Наши отношения с Татьяной были какие-то нездоровые. Десять лет назад я имел несчастье влюбиться на старости лет. И что удивительно, она тогда ответила мне взаимностью, но потом вдруг в дело вступило «ближнее окружение». Ее пинали родственники и некоторые подруги, что со мной она будет непременно мучиться всю свою жизнь. Да и привыкла она до этого жить в семье обеспеченного мужа, который, впрочем, чуть ли не вытирал об нее ноги. Она не знала там никаких материальных трудностей, как и проявления каких-то чувств по отношению к себе. Ее бывший муж был самовлюблен, а я на его фоне казался ей недостаточно самолюбивым, недостаточно уверенным в себе и недостаточно властным, чтобы можно было связать со мной свою судьбу, а тут еще она стала членом закрытой религиозной группы, и во время общения в ее разговоре часто звучали фразы вроде: «Как жалко, Макс, что ты не наш…», или «Вот если бы ты был с нами…».
И какое-то время назад я решил разрубить этот гордиев узел. Перестал возлагать на себя инициативу поиска встреч с ней. Вот уже год мы живем в таком режиме. Я появляюсь перед нею только тогда, когда она хочет меня видеть. И думал, что все уже позади. Но вот надо же! Она вдруг сама захотела увидеть меня. Зачем? Неужели? Нет, не верю! Этого не может быть потому, что не может быть никогда…
Пробка рассосалась так же внезапно, как и родилась.
Впереди, метрах в трехстах в нашей стоящей колонне разноцветных червячков, вдруг обнаружилось слабое шевеление, которое волнами медленно продвигалось по направлению ко мне. И я, забросив початую пачку в бардачок, пристегнул ремень безопасности и повернул ключ зажигания, активировав выработку электроэнергии топливным элементом. А через пару минут двигатели зажужжали, провернув колеса «Селесты», словно приглашая ее продолжить внезапно прерванный путь.
Третье транспортное, подвергшееся десять лет назад большому ремонту и переделкам, встречало всех въезжающих привычными решетчатыми барьерами и маленькими рекламными транспарантами-перетяжками. Тут ничего не изменилось в те годы, пока я почти не посещал старую Москву, и даже светофор при съезде с Сущевского на Бутырку, как и прежде, работал с перебоями. «Кризис – признак стабильности», – пронеслось в голове чье-то язвительное высказывание. На Бутырке, где проезжая часть шла по поверхности земли, непривычно было вдруг очутиться ниже резко выросших по сторонам дороги домов, которые нависали почти над самой головой, загородив собою и небо, и солнечный свет. Я был уже почти у цели путешествия, и мысли о его исходе вновь начали одолевать меня.
