Савелий мгновенно ссутулился, словно на его плечи возложили непосильный груз, помолчал немного, потом тихо спросила
— Ее похоронили с Егором?
— Да, рядом.
Савелий помолчал немного, глядя себе под ноги, потом поднял глада на Зелинского:
— Спасибо тебе, капитан, за все. — Он крепко пожал ему руку. — Может, когда и свидимся.
— Твои координаты я знаю: ты же вернешься в свою квартиру?
— Пока, да. — Неопределенно пожал плечами Савелий, потом тяжело вздохнул.
— Ты же еще не знаешь, я в Москву перебрался; закрыли, наконец, глаза на мои «афганские» штучки. — Капитан как-то странно усмехнулся,
— хотя я думаю, что все это благодаря моему приятелю.
— Тому, из Комитета, что ли?
— Так точно. Богомолову. Да ты с ним же связывался!
— Было такое в моей биографии, — криво улыбнулся он. — Да толку оказалось мало! — Он снова помрачнел.
— А я же только из-за тебя сюда приехал — не обращая внимания на его состояние и пыталась отвлечь от мрачных мыслей, добавил Зелинский.
— Может, вместе поедем?
— Можно, но я сначала хочу… — Савелий запнулся и замолчал, не решаясь произнести вслух ее имя.
Но капитан сразу же догадался, что хотел сказать ему Савелий.
— Я уже договорился с Управлением через… — он взглянул на часы,
— через два часа двадцать четыре минуты нас будет ждать вертолет, который доставит к ее могиле и пару часов подождет там. Как, принимается?
— Спасибо. — Савелий был явно растроган его заботой.
— Я рад, что мы вместе вернемся в Москву. И даже, — он с хитринкой взглянул на Савелия, — позаботился о билетах: вылет в два тридцать ночи. Может, в ресторане посидим до прилета «вертушки»?
— Нет, хочу побыть один, — выдохнул Савелий, сжимая в руках письмо, словно оно обжигало ему пальцы.
— Понял, — кивнул капитан. — Жду тебя. — Он огляделся вокруг. — Вон, у памятника, не знаю кому.
— Через час, — он похлопал его по плечу и быстро ушел.
Несколько кинут Савелий смотрел ему вслед, затем медленно побрел в сторону сквера.
Присев на мокрую скамейку, он долго смотрел на конверт, словно раздумывая, читать или не читать.
Это письмо было единственным послание, сохранившим тепло ее рук. Как несправедливо! Тепло человека сохранилось, а самого человека уже нет в живых. Нет и никогда не будет! Нет. Не будет. Никогда… Какие страшные безысходные слова!
Господи! Как ты можешь допускать такое? А если допускаешь, то не означает ли это твоего высшего признания справедливости? В любой религии человек, лишивший себя жизни, заслуживает презрения. Но может ли, имеет ли право человек судить другого человека за самовольный уход из жизни? Сказано же в Библии: «Не суди, да судим не будешь!» А это слова Христа! Выходит, осуждение другими людьми самоубийц нужно презирать, и по-другому не может быть! Да и как может быть по-другому? Как можно осуждать Варюшу, если она решилась на такой страшный шаг?! Решилась, несмотря на то, что есть он, Савелий, который безумно любит ее, а она точно знала о его любви!? Решилась, несмотря на то, что оставила свою крошку-дочурку без матери?! Егоринка! Какое славное имя: словно ручеек журчит.
Эх, Варюша… Савелий снова тяжело вздохнул и медленно распечатал письмо, последнее послание Варюши:
«Савушка! Родной мой! Соями любимый на свете человек! Пишу тебе, а слезы застилают глаза, и строчки расплываются передо ямой,
Когда ты получишь это письмо, меня уже не будет в живых! Зная хорошо тебя, уверена, что ты будешь казнить себя, будешь носить в себе вину за мой уход из жизни! Умоляю тебя, заклинаю самым дорогим на свете! Ради нашей чистой и светлой любви не казни себя, не вини за то, что произошло! Ты ни в чем не виновен! И никто не виновен из живых! Виновные получили свою кару, и я перед лицом смерти прощаю даже их.
Родной мой, я уверена, что ты сможешь, должен смочь, понять меня! Мне было чудесно с тобой, и до самой последней секунды, можешь мне поверить, я буду чувствовать себя самой счастливой женщиной на Земле. А коль скоро есть жизнь и Там, то сохраню твою любовь и мое счастье навечно!
Однако все эти слова относятся к моей душе, к моему сердцу, но не к моему телу. Над моим телом надругались, и я ненавижу его, мне гадко прикасаться к нему, я не могу смотреть на себя в зеркало, не могу без отвращения подносить к губам ложку, чтобы накормить себя, к губам, которые целовал когда-то ты и которые осквернены сейчас подонками. Я не могу избавиться от их тошнотворного запаха. Я все время ощущаю этот мерзкий привкус от их поганых слюней, Я чувствую, как постепенно схожу с ума! Иногда мне хочется полить кипятком или кислотой те места, к которым они прикасались!
Савушка, родной мой, ты же знаешь, какая я сильная! И если я говорю тебе, что больше не могу, то можешь себе представить, что мне приходится терпеть,
Милый, ты простишь меня? Ты понимаешь меня? И это мое последнее желание и единственное! А последнее желание надо выполнять! Ты уж прости меня за эту последнюю уловку.
Не осуждай меня из-за Егоринки. Я написала маме письмо и уверена, что она не осудит меня. Написала письмо и Егоринке, наказав маме показать ей в день совершеннолетия. Уверена, что и дочка сумеет понять меня и простить.
И последнее, в чем я должна тебе признаться. Уверена, я была беременна! И у нас должен был с тобой родиться сын. Подожди, милый, снова слезы застили глаза… Но эти подонки лишили меня всего, более того, вообще лишили способности рожать! Это и оказалось последней каплей, толкнувшей меня на этот шаг! Прости, что обманула тебя обещала родить тебе сына к не сдержала обещания, прости меня за все и будь счастлив! Я приказываю тебе быть счастливым! А я всегда буду рядом с тобой! Буду охранять тебя!
Люблю и буду любить до самой смерти! Уж это-то обещание я выполню! Спасибо тебе за счастье! Спасибо за Любовь! Прости меня. Прощай, твоя навсегда Варюша.
Когда Зелинский пришел к месту встречи, то застал его неподвижную фигуру на скамейке. По щекам Савелия текли слезы, которых он не замечал, а руки сжимали Варимо письмо, ее последнее послание.
Возвращение в Афганистан
Прошло несколько месяцев, и Савелий, не находя себе места в Москве, обратился в Министерство обороны с просьбой вернуть его в свою часть, которая продолжала дислоцироваться в Афганистане. После долгих отказов и мытарств по кабинетам Савелий обратился к капиталу Зелинскому, которого попросил связаться с подполковником Богомоловым.
Как ни странно, тот принял его в этот же день и почти сразу предложил работу в органах государственной безопасности.
Савелий, не думая ни секунды, решительно отказался и попросил Богомолова помочь вернуться в Афганистан, где «все ясно: там — враг, а здесь — твой брат солдат». Пожалев об отказе. Богомолов обещал посодействовать ему, и вскоре Савелий получил повестку в райвоенкомат.
