Опасения эти оправдались, когда через четверть часа, благо жил неподалёку, пришел в отделение. Куда больше удивило его, даже больше чем удивило, когда дежурившая сестра сказала ему, что дело не только в «болезни» Сапеева. Женщина, не местная, которую муж привёз с линии, настаивает, чтобы принял её обязательно он, Векшин. Вот уж не предполагал Михаил Аркадьевич, что удостоится он такой чести. Спросил, на что она жалуется, услышал, что мается животом, похоже на аппендицит, и пошел в смотровую, где находилась та женщина.
В коридоре поджидал его рослый, бородатый и густобровый, похожий на цыгана мужчина – муж её, как догадался Векшин. Протянул он Векшину какой-то сверток и смущённо пробасил:
– Возьмите, доктор, уважьте. Она вам только одному и доверяет, потому что вы свой.
Почему он свой, Векшин не понял, но о содержимом свёртка догадаться несложно было и не развернув его.
– Вот это лишнее, уберите, – отодвинул он руку бородача, – и давайте не будем терять понапрасну время.
– Ну пожалуйста, доктор, – прижал тот к груди огромный кулак, – соболёк там для вас, из уважения, охотники мы, велела она…
Векшин молча обогнул его, вошёл в смотровую комнату, закрыл за собой дверь – и замер, уставившись на лежавшую на топчане Зоряну.
– Вы? – изумился.
– Як бачитэ, – блекло усмехнулась она, и дальше тоже говорила с ним по-украински. Чтобы извинил он её, что потревожила его в такое позднее время, в выходной день ещё, что устала она терпеть эти боли, никакие таблетки не помогали. Муж настоял, что в больницу ей надо, упросил соседа, чтобы тот отвёз их сюда, повезло ей, что успела познакомиться с Векшиным, тут такой народ, никому доверять нельзя.
О таком народе Векшин дискутировать с ней не стал, расспросил её о подробностях заболевания, старательно пропальпировал живот. И отдал ей должное: при этих, уж он-то знал, болезненных манипуляциях Зоряна не только не застонала ни разу – не поморщилась. Сомнений у Векшина не было: диагноз такой называют студенческим, все классические признаки воспаления аппендикса были отчётливо выражены. Поручил он сестре сделать анализ крови, затем попросил её вызвать операционную сестру. Украинским, даже с «мисцэвым» акцентом языком владел он не хуже русского, на нём с Зоряной и общался, если так ей было удобней. Так же невозмутимо отнеслась она к тому, что предстоит операция. «Ну шо ж, панэ Мыхайло, якщо трэба, то трэба». Но с первой же секунды знал он, что сам оперировать её не станет, не рискнёт. По закону подлости, о справедливости которого знает каждый медик, высок был вариант какого-нибудь непредвиденного осложнения, с которым ему не справиться. Вышел, сказал топтавшемуся там мужу, что жене его необходимо удалить аппендикс, слоняться здесь нет ему смысла и не положено, тем более поздно уже, пусть он не держит машину, уезжает домой, раньше завтрашнего утра всё равно ничего не будет известно. И поспешил в ординаторскую звонить заведующему отделением. Мельком успел заметить, что свёртка в руках мужа-охотника теперь не было, хоть с этой морокой разделался.
Уже набирая на диске телефонный номер зава, вспомнил Векшин, что приехал к тому какой-то давний армейский дружок, подосадовал. Худшие опасения оправдались, лишь только услышал его голос: зав явно был уже крепко поддатый. А выслушав Векшина, проскрипел, что надоели ему все эти туристы, не дадут спокойно отдохнуть, ничего сами не умеют, от аппендицита и то шарахаются. Выпустив пар, смягчился немного, сказал, чтобы Векшин не заморачивался, сам приступал, ежели что не так будет, он подъедет. После чего огорошил Векшина:
−Да ты ж смотри, наркоз давать некому, оперировать будешь под местной, Юра в Красноярск укатил.
Одно к одному. Векшин в сердцах пристукнул трубкой о рычаг. Юра, четвёртый больничный хирург, работал ещё по совместительству единственным здесь анестезиологом. Суеверно подумал, что, как правило, дело, плохо начавшись, благополучно не завершается. И не в том лишь проблема, что под местной анестезией, к тому же с небольшим его в этой дисциплине опытом, не избежать Зоряне, какой бы ни была она терпеливой, сильных болевых ощущений. Если операция затянется, долго или вообще не сможет он отыскать или выделить отросток, ни ей, ни ему мало не покажется. По нестареющему присловью, что аппендэктомия – одна из самых простых и самых сложных хирургических операций. Оставался, конечно, путь к спасению: звать на помощь зава, но от одной мысли, каким пьяно недобрым, раздражённым появится тот в операционной, жить не хотелось.
Пришла Лида, операционная сестра, тоже недовольная, что нет ей покоя даже в воскресный вечер, откровенно давала понять это Векшину. Он с обидой подумал, что будь на его месте кто-либо другой из врачей, она бы себе такого не позволила. Но молча это проглотил: кроме всего прочего, на Лиду он крепко рассчитывал: опытная, умелая сестра, проследит она, предупредит, подскажет – не раз, особенно в первое время, выручала его на операции. Лида, ворча что-то себе под нос, отправилась готовиться к работе, время пошло.
Векшин направлялся мыть руки в предоперационную, когда провезли на каталке прикрытую простыней Зоряну. Он вдруг поймал себя на том, что не то чтобы стесняется, но как-то неловко почувствует себя, увидев её на столе обнажённой. Будто и этим должна была отличаться она от прочих женщин. Когда вошёл в операционную, санитарка пристёгивала ремнями к столу уже вторую, левую руку Зоряны. И он, бросив на неё взгляд, снова получил возможность удивиться. И вовсе не тому, что умудрилась Зоряна сохранить на пятом десятке такое молодое, сильное тело. Под левой мышкой синел у неё вытатуированный трезубец. Вряд ли сказал бы он о чём-нибудь санитарке или Лиде, но Векшину хорошо знаком был этот бандеровский символ. И снова удивился – теперь тому, что она с таким опасным клеймом могла воевать в Красной Армии, получать награды, потом работать в местах заключения, а не находиться в них совсем в ином качестве. В конце концов, можно ведь было избавиться от него, подстраховаться, но она, однако, этого почему-то не сделала. Было Векшину, правда, сейчас не до того.
И ещё одна, расхожая не в медицине только примета: когда готовишь себя к тому, что ничего у тебя не получится, чаще всего худшее не сбывается. А это была чуть ли не самая удачная аппендэктомия в недолгой хирургической жизни Векшина. Может быть, не так уж безупречно проводил он обезболивание – выяснить это было трудно, потому что на вопросы, не больно ли ей, Зоряна неизменно отвечала «дякую, всэ гаразд», – но протекала операция просто замечательно. Впрочем, новокаина он не жалел. Всё
