не было. Словно природа пожалела его для этих мест.
– Здесь мы уже были, – сказал первый ищейка. – Кружит он нас.
– Кто? – спросил второй.
– Дед Пихто, – Лавр Петрович стёр с носа замёрзшие капли.
Лавр Петрович не любил терять чуйку. Тогда он впадал в хандру, пил, потом пел и из гулящих выбирал самую страшную бабу. Потом ходил к Селивёрстову, которого в Москве никто за лекаря не держал, пользовал какие-то горькие настойки, от которых если и болело в паху, то не так сильно, как в печени. Где теперь эта Москва? Может, её вообще нет.
Послышался протяжный скрип. В пристройке с прогнившей крышей открылась игрушечная дверь, и вышел старик. У него была только тряпка на бёдрах. На тряпке при каждом его движении звенели ключи. Их было так много, будто старик носил с собой ключи от всех дверей Петербурга. Рёбра его выпирали сквозь кожу, птичью шею тянула верига[5] с тёмным крестом.
Старик подошёл к Лавру Петровичу.
– Табачком не богат, Лаврушка? – спросил.
– Пряжников, – сказал Лавр Петрович. – Дай ему табаку.
Первый ищейка с опаской подошёл, щёлкнул крышкой табакерки. Старик ухватил костлявыми пальцами щепоть, подмигнул ищейке, с наслаждением втянул табак в заросшую конским волосом ноздрю.
– Ты кто? – спросил Лавр Петрович.
– Я? Мудилок – на пупке узелок.
– Откуда имя моё знаешь, Мудилок?
– Тебя весь Петербург знает, – без улыбки ответил старик.
Ищейки слушали, как Лавр Петрович говорит с пустотой.
Первый ищейка растерянно замер с открытой табакеркой в руке.
– Чего это он? – шёпотом спросил второй.
– Забыл, сколько он вчера выпил? – прошептал первый. – Вот и мерещится всякое.
– Мы тоже вчера того-с. Отчего же нам не видать?
Лавр Петрович растёр схваченные морозом щеки:
– Может, ты и аспида нашего встречал?
– А чего ж – проходил он тут, – старик потянулся к табакерке.
Лавр Петрович отвёл его руку:
– С лица каков?
– Не было у него лица, – сказал старик. – Можа и головы не было.
Лавр Петрович посмотрел строго.
– Как это не было?
Старик ощерил беззубый рот и успел-таки цапнуть новую щепотку из раскрытой табакерки.
Лавр Петрович начал терять терпение:
– Сказывай, куда аспид упорхнул?
Старик жадно втянул табак, закашлял:
– А кто тебе сказал, что упорхнул? Здесь он. Вона – за тобой смотрит.
Лавр Петрович огляделся.
– Только всё одно упустишь, – продолжал старик. – Нюх у тебя щенячий и хватка не та. Настоящие-то псы следом придут.
Старик смотрел, не мигая, в темноту арки.
У правой стены темнота казалось плотнее, будто кто-то стоял, привалившись к сырым кирпичам.
Лавр Петрович выхватил пистолет и пальнул наудачу. Темнота отозвалась выбитым камнем. Ищейки испуганно хлопнули глазами.
Лавр Петрович зашагал под арку. Она спускалась вниз, не имея конца. Эхо шагов множилось, дробилось, словно впереди шёл человек.
– Тут и с огнём хоть глаза выколи, – сказал первый ищейка.
Сквозь арку потянул ветер. Кто-то рядом вздохнул.
– Слышали? – спросил Лавр Петрович.
– Это я, – прохрипел второй ищейка. – Кажись, на речке продуло.
Темнота стала редеть. Сыщики вышли в проулок, который оказался таким тесным, что Лавр Петрович принуждён был двигаться боком. Сосульки с навеса целились в темя.
– Зря мы сюда вперились, – сказал первый ищейка.
– Как старик сказывал, так и идём, – при свете Лавру Петровичу стало не по себе.
Ищейки с удивлением переглянулись.
– Старик – оно канешно… – на всякий случай поддакнул первый.
С крыши метнулась тень.
Рядом с первым ищейкой упала сосулька и, как нож, вошла в мёрзлую землю. Стая чёрных птиц поднялась в небо. Рядом упала вторая сосулька. Третья… Первым побежал Лавр Петрович.
В конце проулка оказалась дыра в стене, возле которой были навалены разломанные кирпичи.
– Все целы? – спросил Лавр Петрович.
– Рукавчик-то мой, – посетовал второй ищейка.
Падающая сосулька распорола ему шинель.
– А чтоб тебя… – Лавр Петрович полез в дыру.
Выбрались на улицу.
– Понастроили, бл… – Лавр Петрович перевёл дух, тщательно отряхнул шинель, проверил, целы ли царские пуговицы с византийским гербом, которые он каждое утро начищал тряпицей.
За Невой полыхнула адмиралтейская игла. С реки доносились весёлые крики и смех. Неподалёку был расчищен каток. Цвиркали о лёд коньки барышень и кавалеров.
Следы обрывались там, где начинался голый лёд катка. Было весело. Слышался поросячий визг. Юноши догоняли барышень, а те тоже куда-то ехали и кружились. Только лица у всех цветом напоминали кирпич. Кому-то не хватало глаз. Кому-то – ноздрей. Прогоняя наваждение, Лавр Петрович протёр глаза и схватил за шиворот летевшего мимо гимназиста. Рожа у гимназиста тоже была не из портретных, белёсые свиные глазки его растерянно хлопали ресницами. Но гимназист дышал тёплым паром, и Лавр Петрович успокоился.
– Давно вы здесь? – спросил он.
Гимназист испуганно смотрел, не понимая, чего от него хотят.
– Катаетесь давно? – нахмурился Лавр Петрович.
Гимназист кивнул:
– Третью зиму. Я уже и бедуинский прыжок разучил.
– Сего дня давно?
– А… – разочарованно протянул гимназист. Но весёлость быстро вернулась. – Да уж второй час.
– Человек тут не проходил? Большой, высокий…
– Был! – гимназист попытался вывернуться из крепких объятий Лавра Петровича и беспомощно завозил коньками по льду. – Проходил минут пятнадцать как.
– И что он? – спросил Лавр Петрович.
– Мужик. Тулуп. Шапка.
– А лицо?
Подоспели двое ищеек, стали с интересом слушать.
– Не разглядел, – сказал гимназист. – Тень на него упала.
– От чего ж тень?
– От неба.
Гимназист кивнул в сторону Невских ворот:
– А шёл туда. Но точнее не могу знать-с. Меня Елизавета Алексеевна отвлекли, – он с нежностью взглянул на мелькнувшую в толпе кривоногую девушку с усами.
– Благодарствуйте, – сказал Лавр Петрович и, чтобы не привыкать к лицу, отпустил мальчика восвояси.
Знакомые следы тянулись от катка к Невским воротам Петропавловской крепости.
Здесь толпились лоточники, солдаты, посетители. Под забранным решёткой окном пели нищие – просили у арестанта хлеб. Двое мужиков чистили дорогу. Лавр Петрович поглядел под ноги, туда, где скребок оборвал ещё не потухший след. Мужик хмуро зыркнул на частного пристава и снова принялся за работу.
Лавр Петрович, сняв меховой картуз, пригладил взмокшие волосы. Пар высоко поднимался от его головы.
– Ежели картуз снял, – сказал первый ищейка, – значит, совсем со следу слетел.
– Всех не обнюхаешь… – второй оглядел крепость. – Стало быть, здесь бунтовщики моются?
– Маются, – поправил первый.
Над потемневшими стенами вился дым. Предчувствуя весну, Петропавловская крепость блестела мокрыми крышами.
Комната Каролины, что примыкала к покоям графа Витта, была обставлена по её желанию. Простой тёмного дерева шкап, стол, узкая даже для одного человека кровать. Всё здесь напоминало имение её матери – место, откуда легко было уехать и не вернуться.
Каролина в синем домашнем платье сидела перед зеркалом. В руках у неё был номер «Санкт-Петербургских ведомостей». Граф Витт в пёстром халате расположился в кресле. Служанка с деревянным лицом убирала хозяйке волосы.
Каролина водила пальцем по газетным строчкам:
– В рубрике происшествий пишут о двух смертях. «Прошлой ночью ударом кинжала в спину убит капитан Нелетов, – по слогам прочитала она. – В проруби найден утопленник, оказавшийся подполковником Черемисовым».
Витт покрутил ус.
– Странное совпадение, не правда ли? – не сразу проговорил он. – Два таких человека убиты один за другим.
Палец Каролины придавил к бумаге одну из букв.
– В чём же совпадение? – спросила она, глядя на Витта в зеркало.
Граф улыбнулся.
– Я заметил
