много в Лосинке. Про себя говорил: «Я новая особь – человекокрыл! А значит, и образ жизни у меня должен быть особый, наиболее приближенный к природе. Врасти в природу надо, слиться с ней». Но, глядя на него, врастать почему-то не хочется. Кофе я хочу по утрам пить, а не воду из лужи… А что ногами вытворял! Уму непостижимо. Всё мог делать. Ну, или почти всё.
Встречались время от времени.
А потом Димон сбил с панталыку. Да и сами хороши… Всё от скуки. Ведь целыми днями дома. Жена на работу уйдет, а ты майся в четырех стенах, пялься в ненавистный телевизор.
Ванька тогда общий сбор протрубил. Встретились ночью, впятером. Чтобы всем вместе собраться – это редкий случай, мы же на проводников завязаны. Петрович совсем задёрганный, причитает по обыкновению, что жизни нет, плохо всё закончится. На его нытьё обычно внимания не обращали, но в этот раз посочувствовали: ловцы на него вышли. Суки!
Про ловцов мы мало чего знали. Даже не знали, что их так называют. Для нас они тогда были обыкновенными тихорями. Даже не знали, к какому ведомству принадлежат.
Петрович заметил, что у него под домом серые людишки целыми днями во дворе просиживают, на окна смотрят. Дом Петровича возле «Окружной» – перемахнул, и ты в Лосином острове. Сын его этих серых по вечерам пару раз в Лосинке видел, прогуливаются по тропинкам. Потом из домоуправления и милиции с дурацкими вопросами зачастили и все в квартиру войти пытаются, разнюхивают что-то. Видно, кто-то что-то заметил и стукнул. Петровича вычислить немудрено – уж больно с ним семья возится – и погулять ночью, и на машине на дачу.
Димон сразу предложил замочить серого, чтобы другим неповадно было. Говорил же – совсем безбашенный. Я наотрез отказался, Ванька тоже. Петрович вообще, мне показалось, обделался. Запричитал, заскулил.
Удивительно, что Рыжего поддержал Дед. Но у этого свои заморочки.
– Мы, – говорит, – уже не люди. Мы другая особь. Поэтому человеческие законы для нас не писаны. И если нас по щеке, то мы другую подставлять не станем.
Решили проучить – напугать до полусмерти и морду хорошенько начистить. Со скуки всё, от нечего делать… Решить-то решили, а как технически выполнить?
Разработали план.
Сначала ничего путного придумать не могли, потом начало вырисовываться благодаря сыну Петровича – Генке. Оказалось, он любую власть, а особенно ментов, ненавидит. Насолили ему чем-то крепко по молодости.
Выбрали день, вернее, ночь. Вечером Генка Петровича из дома вывел, и пошли они в Лосинку. Топтун, что под домом ошивался, за ними следом. Один он. Ему, я думаю, боязно было близко подойти, поэтому плёлся в отдалении – то ли подмогу поджидал, то ли просто удостовериться хотел, что действительно крылатого обнаружил.
Я их уже ждал. Пропустил вперёд и стал следить – не появится ли подмога, вдруг этот тихушник всё же вызвал.
Они тем временем на просеку под ЛЭП вышли. Петрович с Генкой – в лес. По договоренности, Генка должен был сразу Петровича на машине на дачу увезти.
Тихушник стоит, озирается. Только что двое впереди шли и вдруг пропали. И тут из травы – Ванька с Димоном поднялись – засадный полк, блин! Я хоть и знал, что они там, всё равно жутко стало. Выросли из ниоткуда, встали, крылья раскинули и пошли навстречу.
Топтун аж присел по началу. И смотрю – зашарил, зашарил руками. Ё-моё, а если у него ствол?! Если палить начнёт?! Об этом мы как-то не подумали. Нет, побежал. Зигзагом. В лес решил рвануть. Куда ж тут убежишь, нас вон сколько.
Дед его слёта снял! Вымахнул на просеку чёрной тенью. Пронёсся, догнал и обеими ногами, пятками, сверху по голове. Тот и повалился в траву.
Мы подошли. Лежит, не двигается. Без сознания, наверное. Дед его хорошо приложил. Пока в лесу жил, наловчился таким макаром разную живность мелкую бить.
Стоим над ним, а что делать не знаем. Не метелить же такого?
Дед его ногой обшарил. Под курткой действительно кобура наплечная и ствол.
Тут мне нехорошо стало. Предчувствие. В какое-то дерьмо мы вляпались, надо было тихо сидеть, не высовываться.
– Ну, что, – спрашиваю, – расходимся?
– Подожди, – говорит Димон, – очухается, мы его допросим.
Ага, как же! Фонарик засветил там, где тропинка на просеку выворачивает. И ещё один. Вызвал, всё-таки, сука подмогу! Успел.
– Разбегаемся! – шепчет Ванька. – На крыло и над лесом. Неделю из дома не выходить. Связь – по телефону. Дед, мы тебя сами найдём, затаись, не высовывайся.
Мы уже в разбег пошли.
Я ещё успел сказать, что недели мало – они Лосинку обложат, надо дольше отсиживаться.
Взлетели друг за другом – Дед первым, он здесь каждое дерево знает – низко, ногами ветки сшибая.
Боком нам это предприятие вышло. Лосинку обложили так, что не продохнуть. Мало того, что по двое гуляющих в штатском – на каждом шагу, так ещё и конную милицию пригнали. Дед потом рассказывал, даже с приборами ночного видения засады устраивали. Навели шухер. Правда, одно доброе дело сделали: бомжатник вдоль железки извели под корень.
Хватило их только на месяц. Но просидеть взаперти месяц в квартире – это, я вам скажу, тоже не сахар. Ладно, чего уж там говорить, просидели.
А потом – осень с её дождями, а потом – зима.
Когда полило с неба, затяжными, холодными… – вот тогда тоска. Смотришь, как вода по стеклу, как ветви в темноте качаются – никого на улице, только и лети! Да ведь один из дома не выйдешь, жену под дождь тащить с собой надо. Это я холода не чувствую, а она… Вот и сидишь перед мокрым стеклом нахохлившись.
Зима накатила, белым обволокла.
Маша моя – молодец. Такую одёжу мне скомстролила! Пальто на липучках вместо пуговиц – на полу ногой наступишь, плечами поведёшь, оно и соскальзывает. На спине – дыра. К этой дыре она рюкзак сверху пришила – как раз крылья умещаются. В рукава тряпок напихала, чтобы объёмными были, и варежки на концах. В таком виде и на улицу выходить не страшно. Идёт парочка: он с рюкзаком за плечами, она его под руку держит.
Зимой, особенно когда минус побольше, летать хорошо. Народ по домам сидит. Кому охота ночью в мороз по лесу шататься? Одна беда – светло от снега очень. Голым себя чувствуешь, беззащитным – отовсюду тебя видно.
Я этой зимой много летал. Маша меня за железку выведет, я пальтишко на поляне скину, она его на сучок,
