Книга (Не)счастливого Рождества - Мила Гусева

виолончели, забавы ради метала дротики в яблоко, стоящее на голове младшего брата — абстрагироваться полностью никак не выходит. Где-то на задворках сознания постоянно маячат воспоминания о том, как преступно-восхитительно было прижиматься обнаженной грудью к его торсу. Как от каждого глубокого толчка сводило дрожью разведённые бедра. Как его горячие губы терзали ее кожу болезненными поцелуями-укусами, пробуждая инстинкты, о существовании которых она даже не подозревала.

Это кошмарно в нехорошем смысле.

Это потрясающе в самом лучшем смысле.

Уэнсдэй ненавидит терять контроль над ситуацией. Нет ничего хуже, чем зависимость, делающая тебя слабым и уязвимым. Она уже дважды преступила запретную черту, поддавшись проклятым гормональным всплескам. Или его рукам. Или губам. Неважно. Она необдуманно ввязалась в игру, правила которой ей неизвестны.

Хуже того — в их последнюю ночь в академии Ксавье прямым текстом нёс какой-то бред о любви, и она проявила недопустимую слабость, позволив ему сказать это. И даже не смогла уйти сразу, лежала в постели, прислушиваясь к его дыханию, пока оно не стало сонно-размеренным.

Пожалуй, главная катастрофа случилась именно тогда, ее сегодняшнее признание собственных желаний — полная ерунда по сравнению с этим.

Ксавье неотрывно следит за выражением ее лица, отмечая самые незначительные изменения. Его наблюдательность изрядно раздражает. Ведь он всегда замечает то, что Уэнсдэй упорно пытается скрыть.

Ее руки все ещё лежат в его волосах.

Аддамс вынуждена признать, что ей это нравится — медленно пропускать между пальцев мягкие каштановые пряди, заставляя его расслабиться. А мгновением позже бесцеремонно дернуть и потянуть на себя, принуждая Ксавье склониться ниже, чтобы впиться в его губы грубым поцелуем.

Это дарит Уэнсдэй иллюзию контроля над происходящим.

— Стой, стой… — он разрывает поцелуй и опасливо озирается на неплотно прикрытую дверь. — Вдруг кто-то войдёт?

— Не стоит злить меня, находясь в комнате, полной пыточных орудий, — она язвит и угрожает вовсе не специально. Просто по-другому не умеет.

И он поддаётся.

Он всегда ей поддаётся.

Осознанно или нет, Уэнсдэй не знает, да и не хочет знать. Жар его ладоней ощущается даже сквозь плотную ткань платья, и все прочие мысли разом вылетают у неё из головы. Ксавье с жадностью углубляет поцелуй, их языки встречаются, и Аддамс вдруг становится невыносимо душно в холодном подвале.

Его руки хаотично блуждают по ее спине, но в этих прикосновениях слишком много заботливой нежности. Уэнсдэй ощущает недовольство, ей вовсе не по вкусу столь явные проявления романтических чувств. Это очередное недопустимое «слишком». Ей гораздо больше нравится, когда Ксавье ведёт себя грубо, когда наматывает на кулак тугие косы и входит сразу на всю длину, когда быстро двигается внутри неё, до синяков сжимая бедра… Только в такие моменты Аддамс может быть уверена, что бегущие по телу мурашки вызваны исключительно зовом плоти, а не чем-то большим.

Уэнсдэй безжалостно сильно кусает его нижнюю губу, и Ксавье шумно выдыхает, опускаясь поцелуями на шею. Горячее дыхание опаляет холодную кожу, и она чувствует, как начинают пульсировать мышцы внизу живота. Сегодня Ксавье не требуется много времени, чтобы заставить ее застонать — осознание, что их могут обнаружить в любой момент, будоражит кровь адреналиновым всплеском.

Он задевает языком бьющуюся жилку над ключицей и впивается зубами, оставляя новый красноватый след поверх ещё не сошедших предыдущих.

За считанные минуты пустота внутри становится невыносимой. С новым стоном Уэнсдэй подаётся ему навстречу, прижимаясь всем телом и поспешно стягивая с него футболку.

Ксавье зажимает ей рот левой рукой, в то время как правая настойчиво нащупывает застежку платья. Он возится с замком невыносимо долго. Не имея никаких сил ждать, Уэнсдэй заводит руки за спину и чрезмерно резко дёргает язычок замка — раздаётся треск рвущейся ткани.

— Так не терпится? — он самодовольно усмехается в промежутке между поцелуями.

И тут же шипит от боли.

Аддамс не оставляет эту фразу безнаказанной — впивается в спину Ксавье, с садистским удовольствием раздирая кожу острыми ногтями. Восхитительное ощущение бисеринок крови под подушечками пальцев срывает с ее губ очередной стон, слышимый даже через его ладонь.

— Черт, постарайся вести себя тихо… — шепчет Ксавье, склонившись к ее уху.

Это порядком злит.

В ее же собственном доме он указывает ей, как нужно себя вести. Остатки здравого смысла, ещё не испепелённые огнём возбуждения, подсказывают Уэнсдэй, что он абсолютно прав.

Но ей все равно хочется, чтобы Ксавье немедленно замолчал. В последнюю ночь в Неверморе она угрожала приковать его к кровати. И пусть кровати здесь нет, зато оков более чем достаточно.

Совместными усилиями наконец-то удаётся справиться с застежкой, и Аддамс поспешно снимает платье через голову, отбрасывая прочь. Руки Ксавье ложатся на грудь, прикрытую простым чёрным бюстгальтером и настойчиво стягивают бретельки вниз по плечам. Когда его пальцы задевают напряженные соски, ей буквально начинает не хватать воздуха. Ставшее безвольным тело снова предаёт ее, оказываясь в полной власти сокрушительного желания. Каждый нерв ощущается словно оголенный провод под опасным для жизни напряжением. Очевидно, длительный перерыв не прошёл даром, в разы усилив чувствительность.

Пытаясь сдержать стоны, Уэнсдэй утыкается ему в шею. Но становится только хуже. У Ксавье дьявольски приятный парфюм — насыщенно-древесный, с горьковатыми нотками специй. Она чувствует себя совершенно пьяной, и, желая отомстить за это, яростно впивается зубами в его кожу в том месте, где быстро пульсирует сонная артерия. Аддамс знает, что это чертовски больно. И ей это чертовски нравится.

Тепло его настойчивых пальцев так резко контрастирует с холодом ее мертвецки бледной кожи. И лёд неизбежно плавится. Каким-то непостижимым образом Ксавье удаётся раз за разом пробивать все барьеры, прежде казавшиеся несокрушимыми. У него определённо есть склонность к мазохизму — чем сильнее Уэнсдэй пытается провести между ними черту, тем настойчивее он тянется к ней. Мягко, но уверенно. Третий закон Ньютона во всей красе — сила действия равна силе противодействия.

Аддамс не любит признавать поражение, но, похоже, его тактика работает.

Губы Ксавье сжимаются вокруг ее соска, и она разом забывает о физике.

Затуманенный взгляд ее угольно-чёрных глаз скользит по очертаниям пыточных орудий и останавливается на тяжелых кандалах, прицепленных к дыбе. Вот оно.

Уэнсдэй настойчиво подталкивает его, принуждая сделать несколько шагов назад. Ксавье немного запинается о разбросанные вещи, но покорно подчиняется, опираясь обеими руками на неотесанные круглые брёвна. Стремясь отвлечь, она целует его почти нежно, невесомо проводя пальцами по выступающим позвонкам. Свободной рукой Аддамс пытается нащупать тяжёлые металлические оковы и подтянуть их к его запястью. Ей почти удаётся это сделать, но его близость вызывает легкую дрожь в пальцах… Раздаётся режущий слух звон