колючей проволоки.
С 34-го года ОГПУ переименовывается в НКВД — этому органу предстояло в ближайшую пятилетку стать главным орудием Большого террора, — и тотчас новая затейка вождя — разоблачение ленинградской «контрреволюционной» организации (далее осуждено скопом ни много ни мало 6 500 человек во главе с Зиновьевым и Каменевым) после «подлого убийства товарища Кирова» стало генеральной репетицией грядущего кошмара.
1935 год — 267 000 арестованных.
1936-й — 274 000 (это до сентября, когда Николай Ежов — назначенец Сталина — заступил на должность руководителя НКВД). Дальше цифры невинно убиенных и попавших в заключение растут в геометрической прогрессии и поражают асимметричным иррациональным масштабом.
Если бы всю пролитую Сталиным и его прихвостнями кровь собрать вместе да спустить в Тихий океан, он вышел бы из берегов.
Никогда в мировой истории человечества не было ничего подобного.
Отныне Сталин становится титаном тирании, в сравнении с которой все инквизиции, все самые гигантские преступления против человечности меркнут как жалкие дилетантские попытки насилия.
Большой террор знаменует наступление такого термидора, при котором любая прошлая революция, пожирающая СВОИХ детей, кажется детской забавой. Сталинский Большой террор превзошел все Хиросимы и Нагасаки — по числу жертв, и, главное, он сотворил народа-раба, раз и навсегда запуганного и раздавленного сапогом вождя.
И в этом, как оказалось, был главный и самый жуткий смысл Преступления с большой буквы — уничтожить дух свободной России — на века, на тысячелетья вперед, отравить воздух Родины гнильем массового лакейства, холуйства, доносительства, сделать каждого гражданина послушным винтиком громадной государственной машины, одним словом (пушкинским) превратить народ в ЧЕРНЬ.
Да, Россия знала и Ивана Грозного, и Петра, и Николая — одного и второго — и других правителей, замаравших себя кровавыми мерзостями, но сталинские злодеяния вне конкуренции.
Ломать людей.
Перековывать.
Выбивать признательные показания.
Устрашать.
Устрашать.
И вослед убивать.
Снова вспомним роковые стихи Мандельштама, брошенные в вечность в 1934 году (теперь приведем шок-стишок полностью):
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, кует за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь,
кому в глаз.
Что ни казнь у него — то малина
И широкая грудь осетина.
Общеизвестный ныне, классический текст. Стихи-поступок. Героический поступок.
И вот другие стихи того же Автора:
Глазами Сталина раздвинута гора
И вдаль прищурилась равнина.
Как море без морщин, как завтра из вчера —
До солнца борозды от плуга-исполина.
Он улыбается улыбкою жнеца
Рукопожатий в разговоре,
Который начали и длится без конца
На шестиклятвенном просторе.
Правдивей правды нет, чем искренность бойца.
Для чести и любви, для воздуха и стали
Есть имя славное для сильных губ чтеца.
Его мы слышали, и мы его застали.
Это уже год 37-й, год Большого террора, от которого уже не спастись, которому «век-волкодав» назначил быть лидером в профессиональном деле палачества конвейерным способом. В доказательство сделаем горестную метку-отметку: великий русский поэт Осип Эмильевич Мандельштам умер 27 декабря 1938 года в 12 часов 30 минут в стационаре пересыльного лагеря близ станции Вторая Речка под Владивостоком.
Я в тот момент прожил 1 год 7 месяцев 24 дня.
Маме моей было 28 лет.
Отец сидел в камере Камчатского НКВД, истязаемый пытками на допросах, год с небольшим.
А товарищу Сталину оставалось чуть меньше годика до его славного шестидесятилетия.
И вот юбилей наступил.
Посыпались поздравления: «Великому продолжателю дела Ленина — товарищу Сталину» — так простенько называлось Приветствие ЦК ВКП(б). Дальше Указ о присвоении товарищу Иосифу Виссарионовичу Сталину звания Героя Социалистического Труда и два постановления Совнаркома — об учреждении премий и стипендий имени Сталина политературе… Газета «Правда» в номере от 21 декабря поместила передовую статью под названием «Родной Сталин», Молотов озаглавил свое поздравление так: «Сталин как продолжатель дела Ленина», Ворошилов иначе: «Сталин и строительство Красной Армии». Каганович по-своему: «Великий машинист локомотива истории»… Калинин соригинальничал: «К 60-летию товарища Сталина», Микоян, напротив, был традиционен: «Сталин — это Ленин сегодня». Андреев выступил по своему направлению: «Сталин и великое колхозное движение», Хрущев — по-своему: «Сталин и великая дружба народов», Шверник озаглавил свою статью так: «Сталин и забота о человеке», Маленков так: «Сталин о большевистских кадрах», а Лаврентий Берия просто и прямо: «Величайший человек современности». Но, пожалуй, еще проще и прямее Шкирятов: «Сталин и народ». Поскребышев и Двинский усложнили: «Учитель и друг человечества», зато Щербаков усилил: «Неприступная встреча»… И дальше пошло-поехало — болгарин Георгий Димитров: «Сталин и международный пролетариат», Долорес Ибаррури (это та, которая «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях»): «Я видела Сталина», Андре Марти (это который на рельсы ложился): «Сталин в моей жизни», Эрл Браудер (не знаю, кто это): «Сталина приветствуют народы всего мира», но лучше всех, конечно, сказал Мартин Андерсен-Нексе — он озаглавил одним словом «Сталин», и всё. Хороший вкус у этого Мартина. Наши писатели тоже присоединились: Шолохов и б. граф Алексей Толстой. Последний изречет лозунг, ставший особенно популярным в годы пока не наступившей войны: «За Родину! За Сталина!»
Поток приветствий продолжился до бесконечности.
Так же, в синхроне, увеличился и поток поступающих в тюрьмы и лагеря ГУЛАГа: к началу 1941 года (то бишь перед войной) — до 2 миллионов 300 тысяч человек.
Это был апогей. Теперь приближался новый период, когда истребление своего народа в мирных условиях (война с финнами — это мелочи. Подумаешь, всего несколько десятков тысяч убиенных!) диалектично переходило в фазу другой беспрецедентной бойни, в которую тот же вождь вверг страну, проявив в высшей степени политическую близорукость и безответственность.
За три дня до начала войны — 19 июня 1941 года — средствам массовой информации запретили употреблять слово «фашист». Чтобы не дразнить потенциального противника.
Сталин не верил своим, он верил Гитлеру. Вернее, поверил, когда пошел на сделку с Адольфом по переделу Европы, что и привело в конце концов к «внезапному» нападению
