Украсть и спрятать - не вариант, это будет работать исключительно до того момента, как их найдут. Да и разве она, заплаканная и ненавидящая его, доставит ему удовольствие?«Ты неправильно думаешь, Фрино. Неправильно. Тебе надо убить в себе Сентро. Ты должен перестать быть им, чтобы понять, что тебе делать. Ты должен перестать жить в Орне. Ты больше не Сентро, ты больше не Фрино, ты больше не ты... кто же ты тогда?»Перевернувшись на бок, Фрино открыл глаза и глянул на зарешеченное окно. За ним горели тускло, почти незаметно, фонари. Отсвет падал на стену. За стеной живет выродок, который вечно ластится к Яне. Что он делает, чтобы нравится ей, или хотя бы быть ее другом? Таскается за ней, это Фрино заметил. Катает ее, но у Фрино нет крыльев для этого. Еще он принес ей конфеты, когда она болела. Он стоял над ее кроватью и смотрел на нее. Он разговаривал с ней. Улыбался ей, когда их никто не видел."Фрино, ты смог бы ей улыбнуться? Если бы ты подошел к ней и заговорил, что бы ты ей сказал? Привет, Яна, я сожалею о том, что я поставил твой подруге клеймо на щеку и издевался над тобой. Прости меня идиота".Это даже не смешно, к тому Фрино не чувствовал толком раскаяния. Он хотел раскаяться... и не мог. Страстно желал, но, кажется, та часть, что отвечала у него за чувство вины давно уже пришла в негодность. Или не хотела работать, боясь не выдержать нагрузки. Ведь раскаяться Фрино было за что. Было за что себя винить и даже ненавидеть. Такие мысли посещали его в последние недели... и сейчас они угнетали больше обычного. Он ведь понял. Понял, за что его так. Понял, в чем была его ошибка.Но все же Фрино представил. Вот она сидит на паре. Ее подруга не пришла и она совсем одна. Вот он подходит к ней и впервые садится не за ее спиной, а рядом. Она смущается, мнется, отводит глаза. Втягивает голову в плечи. О, этот жест, такой беспомощный, Фрино хорошо изучил. Вот идет урок, и он осторожно, глупо, коряво пишет на краешке ее тетради:«Я хочу поговорить с тобой. Пожалуйста. Прошу. Мне это очень нужно».Она удивленно вскидывает лицо, смотрит на него ошарашенно и испугано. Пишет в ответ:«Хорошо, тогда давай прогуляемся после пары».И они действительно идут. Все смотрят на них как на сумасшедших, а они уходят в сад. Что бы Фрино сказал? Ну, пожалуй, он сказал бы ей что вовсе на нее не злится, и что она зря так о нем беспокоится. Сказал бы, что она ничего не должна делать, чтобы искупить вину. Пояснил бы, что он понимает - получил по заслугам. К тому же ничего страшного, зато теперь, впервые в жизни, он нашел в себе силы пойти против отца. Он теперь очень смелый. Он сбежит, спрячется там, где отец никогда его не найдет. Пусть это очень трусливая смелость, но если бы не она, Яна, у него не было бы и ее.Фрино будет смотреть, как она успокаивается от его слов. Как она перестает грустить. И он, возможно, даже пошутит как-нибудь глупо. Он же совершенно не умеет шутить. А потом они уйдут глубоко в сад, где давно разрослись колючие розовые кусты. Эти кусты спрячут их. Он возьмет ее за руки и скажет, как сходит по ней с ума. Объяснить, насколько он помешался на ней. О, она очень удивится этим словам, и еще больше удивится, когда он притянет ее к себе. Настоящая Яна убежала бы... но эта Яна только его. Эта Яна - лишь плод его воображения. Она ответит взаимностью.«Ты отвратителен, Фрино. Посмотри на себя. Как жадно ты облизываешь свои губы и как кусаешь их, имитируя поцелуй. Как ты сможешь дальше уважать себя после этого? Как ты сможешь смотреть на нее помня, как целовал ее в своем воображении раз за разом?»И эта Яна, воображаемая, шепнет ему на ухо - я тоже. Я тоже хочу тебя, я тоже схожу по тебе с ума, я тоже люблю тебя. Она шепнет это тебе, и ты... ты... ты...Застонав, Фрино запрокинул голову. Его рука, будто не принадлежащая ему, забралась снова под шкуры. Палец - будто не его, чужой, скользнул под резинку шорт. Оттянул, провел под ней, выбрался, повторил это снова, дразня и сводя с ума.Что было бы после? Да, они бы пошли в красное общежитие. На глазах этого чертова драконьего выродка, у которого все равно есть белобрысая подружка, они бы вошли в эту самую комнату. Они бы сплелись крепко в один возбужденный комок. Они бы целовались, целовались, целовались - страстно, до потемнения в глазах. До тех пор, пока их губы не заболели бы.«Фрино, твои губы и так уже болят. Ты ободрал их своими желаниями, ты обглодал их, ты растерзал сам себя. Остановись, не позорься еще сильнее. Потому что завтра она увидит тебя, и твои искусанные губы сдадут тебя. Она узнает о том, что ты вытворял с ней в своем воображении. Увидит, узнает и посмеется».Однако Фрино уже не слышит голоса разума. Он уже не здесь. Ему жарко от чужого тела, которое, кажется, уже в его руках. Ему жарко, ему невыносимо, ему приятно. Он хочет ее, а она не против. Потому это не он мнет через ткань свой член, болезненно желающий ласки, а она трется об него. Потрясающая смесь стыда и желания, какой-то ненормальный экстаз. Ведь Фрино, пожалуй, удовлетворял сам себя лишь когда был глупым мальчишкой. Тогда он даже не понимал толком что делает, и почему от этого так приятно. Но сейчас он дрожит, обхватывая пальцами свой собственный член. И от этого так сумасшедше хорошо, что на долго его не хватает.Какое-то время Фрино лежал оглушенный развязкой, не мог и пальцем шевельнуть. Так быстро. Он даже двух минут не продержался. Позорно быстро. А ведь со своими рабынями-близняшками он занимался этим ночи напролет, по очереди доводя обоих до экстаза. А что теперь? Лишь мираж, лишь воображаемая тень настоящей девушки заставила его кончить через каких-то две минуты. Заставила его опуститься до такой низости. Заставила губы распухнуть, не касаясь их.«Ну все, Фрино, ты умер. Умер в собственных глазах. Ты наркоман, Фрино. Ты подсел на нее. Она - твой наркотик. И что ты будешь делать после этого? Пойдешь и осуществишь этот дурацкий план? Нет. Потому что ты жалкий трус. Все что ты можешь
