коронера, они могут сказать мне, откуда они поступают.
Он звонит и звонит, прежде чем попасть на голосовую почту. Женский автоматический голос извиняется, что пропустил мой звонок, и просит меня оставить сообщение после звукового сигнала.
"Здравствуйте, это доктор Кортес из Института судебной антропологии Верано. Я звоню, потому что у меня есть несколько вопросов по поводу недавних донаций, которые вы доставили. В офисе коронера в Джун-Харборе нет записей о них, и я надеялась, что вы сможете дать мне более подробную информацию об их происхождении. Спасибо, и, пожалуйста, перезвоните мне в Институт Верано. Меня можно найти по номеру 8496.
Я вешаю трубку, но одна информация не дает мне покоя: почему? Зачем присылать нам тела жертв убийств, зная, что мы будем их изучать и исследовать?
Изучать и исследовать.
Черт, вот оно. Мы будем изучать и исследовать, но не будем расследовать. Потому что предполагается, что к тому времени, как тела будут переданы в дар, они уже пройдут через все соответствующие руки правоохранительных органов. Это все равно что звонить в службу 911 после того, как пожарные потушили огонь.
Я горько усмехаюсь про себя и качаю головой. Молодец, папа. Ты почти поймал меня. Гнев и предательство бурлят в моих жилах. Он использует меня, играет со мной в дурака. Pinche cabrón[1].
Я приезжаю на работу в понедельник утром и с удивлением вижу на парковке машину доктора Верано. Хорошо, что он приехал раньше, потому что у меня есть вопросы, требующие ответа, например, знает ли он, что мой отец использует его учреждение как свою личную свалку?
Я застаю его в офисе, уставившимся на открытую посылку. Это небольшая картонная коробка, с боковых створчатых крышек свисает порванная лента. Он замирает на месте и вскакивает, когда за мной закрывается дверь, как будто не слышал, как я вошла. Он поднимает глаза, его черно-серые брови сходятся вместе за очками, на его обычно добродушном лице появляется выражение беспокойства. Он быстро выпрямляется, и его выражение становится каким-то холодным, он холодно смотрит на меня.
Такого взгляда я не видела у него с тех пор, как он был под отцовским началом. Такую маску он надевает, когда собирается провести одну из самых жестоких операций человечества. Например, зашить мать члена банды, которую в отместку похитила и четыре дня насиловала конкурирующая банда. Или зашивание живота члена банды, который был выпотрошен и повешен на мосту в районе, который мы пытались захватить. Он, конечно, был мертв, но Верано не позволил его так похоронить.
По позвоночнику пробегает дрожь, и я тяжело сглатываю. " Что это?"
Он поджимает губы и подталкивает ко мне коробку. На рваном клочке бумаги лежит записка, и я читаю ее, не беря в руки:
Мертвые девушки не разговаривают. Помни об этом, когда будешь совать свой нос куда не следует. Мое сердце бьется быстрее, и я делаю глубокий вдох через нос, пытаясь успокоить бурю, которая грозит затопить мою грудь. Верано протягивает мне пару синих нитриловых перчаток, и я вопросительно смотрю на него.
"Возьми их". Его голос стальной и смертоносный. Он должен знать, что находится внутри.
Из-за потных ладоней мне требуется в два раза больше времени, чем нужно, чтобы надеть перчатки. Любопытство и страх съедают меня за эти тридцать секунд, а в комнате становится необычайно холодно.
Я смотрю на него, и он торжественно кивает, чтобы я продолжала, а мое сердце колотится. Я протягиваю руку и щиплю края записки, медленно поднимая ее, как будто скорпион может выпрыгнуть на меня, если я буду двигаться слишком быстро.
И тут я вижу ее. Настоящую записку. Обрубленный и все еще розовый отрезанный человеческий язык ждет меня на дне коробки.
"Я думал, ты ушла, Реджи", — торжественно говорит Верано.
Мне становится не по себе, когда я вижу разочарование в его глазах. "Да. А ты?"
Он выглядит удивленным, снимает очки и садится, прежде чем жестом предложить мне сесть на другой стул за столом. "Расскажи мне, что происходит, доченька".
Я рассказываю Верано обо всем, что обнаружила, постоянно ища подсказки, что он в этом замешан. Я знаю его всю свою жизнь. Я люблю этого человека до смерти, но он ужасный лжец. Поэтому, когда он настаивает на своей непричастности, я ему верю.
"Это не похоже на твоего отца. Он бы тоже не стал ходить у меня под носом. Если бы он хотел использовать объект для этих целей, он бы просто попросил".
"У кого еще были бы знания и средства, чтобы сделать это? Это огромный риск, если только они не знают, что ты никогда их не выдашь."
Он качает головой и открывает крышку коробки, как будто ответ внезапно появился. Адресовано учреждению и не содержит ничего, кроме почтового ящика в качестве обратного адреса, сам по себе ящик мало чем поможет.
"Я не знаю, но они знают, что ты за ними следишь. Они больше не будут присылать нам тела, а тебе, — он поднимает свои кустистые брови, — нужно прекратить копать."
"Где-то там серийный убийца, убивающий женщин. Наших женщин. Они могут перестать присылать нам тела, но они не перестанут убивать".
"Тогда иди в полицию. Пусть они сами с этим разбираются." Он пытается говорить авторитетным тоном, но я слышу, как сквозь него просачивается беспокойство. Он боится за меня, но я уверена, что женщины, которых убивали, были напуганы гораздо больше.
Противоречивые эмоции и прерогативы борются в моем сознании. С одной стороны, я хочу справедливости. Но с другой стороны…
"Если он замешан, я не собираюсь давать полиции достаточно, чтобы посадить его пожизненно на блюдечке с голубой каемочкой".
"Тогда оставь это". Он вздыхает, чувствуя, что это проигрышный аргумент. Он знает меня, и он знает кровь, которая течет в моих венах, ДНК, которая вплетена в само мое существо. Я Кортес, и я не отступлю.
1. God’s Gonna Cut You Down — John Grant. Play until end of chapter
Глава 4
