старых лестничных клетках многоэтажек, где пахнет дешевыми сигаретами и плесенью. Может вообще никогда не стоял. Роман стянул с шеи галстук, онемевшей рукой и одновременно несколько пуговиц расстегнулись. Дышать было нечем. Он знал, что выпил лишнего, раньше не позволял себе пить до такой степени, но сегодня случай особый. Его не заботило сколько было времени, и он стал долбить кулаком в дверь.
И вот перед ним снова стоит она в обычных черных брюках и отвратительной старой рубашке цвета выцветших книжных страниц. Ее волосы замотаны в страшненький коричневый комок, но она не выглядит сонной. Черт побери, хоть какие-нибудь эмоции появились бы на этом лице! Знает вот она, как сложно ему было найти квартиру, которую она снимает? Неужели к ней часто приходят владельцы крупнейших ювелирных компаний после полуночи? Но лицо Марины не выражало и капли удивления или озадаченности.
Он пошатнулся, когда переступал порог, но удержал равновесие и бутылку виски, уже почти пустую.
— Добрый вечер, Марина. Извиняюсь за столь поздний визит.
— Привет, — ответила она, отойдя к стенке.
— Знаешь, что я хочу тебе сказать?
— Нет, но, видимо, сейчас узнаю.
Роман засмеялся напоказ и торжественно установил свою бутылку на пол.
— Хочу сказать, что я думаю о тебе. Ты похоже, что решила, что самая умная, такая вот просто мисс-совершенство. Ни черта подобного! Ты думаешь, что я идиот, да? Что я не знаю, как нужно жить, что я живу впустую, так и подохну полным болваном. Решила, что бросив свои никчемные копейки в реку, переиграла меня? — он снова засмеялся. — Это не так, скажу я тебе!
Марина скрестила руки на груди и изучающе смотрела на него.
— Сколько ты выпил? — тихо спросила она.
Она могла бы сказать что угодно, но это показалось Роману неуважительным до крайности.
— Это тебя не касается. Так вот, если ты решила, что разбираешься в жизни куда лучше и имеешь право поучать меня, ты глубоко ошибаешься! Да кто ты такая? Двадцатилетняя девчонка, которая в своей жизни ничего не добилась и никогда не добьешься. Все, что ты можешь, это красиво говорить о свободе и о бесполезности денег, о том, что ты такая особенная. На самом деле это все бред! Ты просто одна из тысячи неудачниц, у которой нет места в жизни, которая никогда не сможет выделиться из толпы. Ты никчемная, бездарная и всю жизнь просидишь в нищей квартире. У тебя нет никаких способностей и стремлений, ты просто завидуешь мне. Ты бы тоже хотела жить красиво, но не можешь, это и злит тебя!
Роман перевел дыхание:
— В тебе нет ничего особенного и никогда тебе не добиться большего. Ты — сплошное разочарование для своей семьи, так ведь? Ты знаешь, что все, что я говорю, правда. Знаешь!
Марина еще раз устало взглянула на то, как Роман стягивал пиджак и ушла куда-то вбок. Она стояла возле единственного дивана у стены и убирала оттуда какой-то толстый альбом.
— Можешь лечь тут, — как ничего не бывало сказала девушка.
— Что прости? Я не собираюсь валяться на твоих диванах!
— Здесь тебе будет куда удобнее говорить, какая же я сука, попробуй, — она кивнула на диван и отошла к окну.
— Я и без тебя знаю, что мне делать.
Марина не смотрела на него, но слышала, как скрипнули пружины на диване. По Роману было видно, что он выпил лишнего и все это время мечтал завалиться. Марина специально постояла у окна минут десять, чтобы вернуться и застать мужчину спящим. Как только Роман открыл глаза, в его лоб словно пронзили штык: настолько сильно раскалывалась голова. Во рту все пересохло, и, казалось, даже внутренности склеились и присохли друг к другу. Он не мог и представить, что сможет еще хоть раз в жизни даже слова сказать. Роман не успел и подумать, где он находится, как в его голову влетело пару слов.
— На тумбочке вода и таблетка.
Это был голос самого милостивого господа. Роман последовал указаниям и уже через пару секунд произошло чудо. Ему стало легче, да он был разбит и чувствовал себя поганей некуда, но все же он снова превращался в себя. Вздохнув хорошим таким перегаром, Роман смутно вспоминал вчерашний вечер, бар. Он осмотрелся. Находился он в комнатке со старыми выцветшими обоями в жалкую полосочку, здесь почти не было мебели, кроме дивана, где он сидел, когда-то зеленого кресла, шкафа, дверцу которого портила жирная трещина, да двух тумбочек с книжками и старинной настольной лампой.
Правда к этой комнате примыкала еще миниатюрная кухонька, которая как бы отделялась и не стеной, а обычным кухонным столом. Там, у плиты, и стояла она. И сегодня Роману показалась ее старая рубашка чертовски милой, а пучок из волос самой шикарной прической, потому что он придавал ее лицу живую легкость.
— Марина, я, — Роман прочистил горло и попробовал продолжить: — Не совсем помню, почему я здесь. Мне кажется, что я вчера наговорил лишнего, что именно я не могу вспомнить, как не стараюсь. В любом случае, мне ужасно стыдно, и я прошу прощения за все, что вчера было…
— Зачем же просить прощения за то, чего не помнишь? — к удивлению Романа, она сказала это почти радостно, даже с азартом.
— Потому что тебе пришлось видеть меня пьяным в стельку и уступить мне диван, — Роман огляделся и понял, что этой ночью забрал у Марины единственное спальное место. — А где же спала ты?
— Нигде. Я просидела на балконе, вообще я часто ночью сижу на балконе. В это время так тихо и спокойно, можно быть с мыслями наедине.
Роман поражался тому, что она так приветливо говорила с ним после всего, что было. Марине (что было действительно удивительно) сейчас с ним говорить было, кажется, куда приятнее, чем там, в ресторане.
— Мне очень жаль, что так вышло. Я… Я повел себя, как идиот. Я сейчас же уйду, чтобы не доставлять тебе еще больше неудобств. Прости меня, я больше никогда…
Роман встал и схватил пиджак с кресла. Он боялся даже представить, как плохо сейчас выглядит, но не решился бы сходить в душ Марины.
— Куда ты собрался? Я почти приготовила завтрак, — Марина стала копошиться на своей малюсенькой кухоньке и достала две глубокие тарелки.
Это ее замечание буквально приклеило Романа к прогнившим доскам пола. Почему она сегодня так добра к нему?
— Я не могу остаться, я и так доставил тебе слишком много проблем.
— Я знаю, это не изысканный завтрак, — игнорировала его Марина. — Просто овсянка, да еще
