устроились, обнаженные, на разных полках, открылась дверь и вошел Дхан.
– Я струсил, знаю, – сказал он. – Но я сходил в душ. Классное ощущение, да?
Никто не ответил.
– Вы пойдете снова?
Ловиса подняла голову.
– Кто хочет пойти снова – того все поддержат. Кого не радует эта идея, может начать разогревать глёг.
Дхан сел на краю лавки, по-прежнему в трусах. Пот капал мне в глаза, так что я не могла разобрать выражение его лица. Моя голова снова упала на полотенце, и я переключила внимание на гораздо более интересный разговор между мной и моей кожей.
Удивительно, насколько быстро нагота стала естественной. Когда Мика встал, чтобы открыть дверь, его пенис заболтался, а у меня даже не возникло желания хихикнуть. Мы все улыбнулись и надели халаты, предвкушая прыжок. Дхан первым вышел из сауны, но не повернул налево в душевую, а открыл заднюю дверь и зашагал в снег.
– Дхан? – спросила я.
– Я не струшу снова, – сказал он.
Все захлопали, а я почувствовала кайф еще даже до того, как мы вышли на улицу. Снова шел снег. Мы спускались по тропинке, еще больше радуясь путеводным огням у ног.
Когда мы вернулись к проруби, Ловиса обратилась ко мне:
– Гаэль, почему бы тебе не прыгнуть первой? Когда вылезешь, можешь вернуться в дом и разогреть глёг. Как тебе?
Я была вполне за. Я не могла дождаться этого ощущения горящей кожи. С необычным для меня восторженным визгом я сбросила халат и шлепки и побежала к проруби. Я не колебалась, потому что знала, чего ожидать. Но я забыла наставление Мики прыгать в центр. Я прыгнула слишком близко к краю, и лед оцарапал мне ноги, зад и лопатки. Ледяная вода заморозила боль, и, только снимая халат, я почувствовала, как по ногам течет кровь.
– Я поцарапалась, – сказала я Ловисе, когда Дхан и Мика вытаскивали Кларка из воды.
Она подняла край халата, и я услышала ее вздох.
– Иди домой. Сейчас же. Забудь про глёг, я займусь им. Как только мы тут закончим, я приду и достану аптечку. Не волнуйся, выглядит хуже, чем есть на самом деле.
Она мягко подтолкнула меня в плечо, и я сделала то, что мне сказали, – направилась вверх по тропинке, всё еще ощущая себя веселой и живой, несмотря на жжение в лопатках.
Прямо перед тем, как открыть дверь, я оглянулась в направлении круга огней и силуэтов перед прорубью и остановилась. Мне было любопытно посмотреть, решится ли Дхан. Ровно в этот момент огни погасли. Симона завизжала, мужской голос что-то неразборчиво прокричал, и послышался всплеск воды. Смеха и аплодисментов не было, вместо этого стояла тишина, пока Мика громко не выругался. Все звали Дхана. Из-за паники в их голосе меня пробрал такой мороз, который не вызвала бы никакая погода. Я побежала туда, откуда пришла, но меня остановил резкий крик Мики.
– Гаэль! Неси фонарь, быстро!
Дрожа всем телом, я едва повернула дверную ручку, забежала в дом и стала осматривать вешалку и обувной шкаф. На нижней полке стоял мощный, покрытый резиной фонарик. Я схватила его и включила трясущимися пальцами, пока бежала к озеру. Там я увидела всего четверых.
– Что случилось? – крикнула я дрожащим голосом. – Где Дхан?
Никто не ответил. Мика взял фонарь и направил луч в темную прорубь. Он ходил кругами, равномерно и методично осматривая воду. Кларк встал на колени, запустив руку в темноту проруби. Симона повторяла: «Боже мой, Боже мой, Боже мой», всё выше и выше, пока не заговорил Мика.
– Ловиса, отведи ее домой, вызови полицию и скорую, оденься сама и принеси нам теплую одежду. Мы будем искать дальше. Гаэль, помоги ей!
Симону пришлось уводить от озера силком. Мы втроем неконтролируемо тряслись. Фонарь был у Мики, а огни вдоль тропинки погасли, поэтому мы ничего не видели и несколько раз сбивались с пути. Мы ввалились внутрь, шокированные и замерзшие. Ловиса взяла телефон и набрала номер экстренной службы. Я натянула какую-то одежду и бегала, собирая куртки и ботинки, в то время как Симона стояла у камина, дрожа и повторяя: «Он не хотел ждать, я пыталась надеть веревку, он не дал мне, просто прыгнул, я не успела, свет погас, а он просто прыгнул…»
Открывая переднюю дверь, я услышала хлопок, похожий на звук пробки от шампанского. Далеко в небе взрывались фейерверки, их цвета размывались из-за слез у меня в глазах. Где-то вдали били колокола, а я, спотыкаясь, шла к двум фигурам на льду и осознала, что наступила полночь. Началось новое тысячелетие.
Мика, 2001
Облегчение. Я думал, что, когда мы найдем тело, я испытаю облегчение. Не говорите моему психотерапевту, но часть меня по-прежнему считает, что это могло быть так. Факт в том, что мы не нашли его. Ни той ночью, ни на следующий день, ни когда полиция шерстила озеро после оттепели, ни летом, когда я день за днем нырял возле берега и погружался на глубине. Без тела мы не могли провести похороны. Без тела мы не могли получить свидетельство о смерти. Без тела мы не могли попрощаться. Это было совершенно нелепо. Все понимали, что он не мог выжить в воде такой температуры дольше пятнадцати минут, даже без сплошного слоя льда над головой. Симона, хватаясь за соломинку, снова и снова повторяла, какой он хороший пловец. Я прикусывал губу. Будь он даже современным Марком Шпицем, плыть ему было некуда, и его судьба была очевидна.
К всеобщему удивлению, я сдал экзамены. Сдал не на те звездные оценки, которые предсказывали мои преподаватели, но диплом международного переводчика получил. Не могу выразить, насколько хреново это было. Вся жуткая дрянь, случившаяся с января – осуждение друзей, стыд перед семьей, крах отношений с Ловисой, нервный срыв, – всё это было заслуженно. Когда случалось что-то хорошее, вроде получения статуса переводчика, мне становилось еще хуже. В день выпуска я дошел до предела. Ускользнув с фотографирования и банкета с шампанским, я ушел к себе в квартиру, проглотил все до единой таблетки снотворного и болеутоляющего, которые у меня были, и честно попытался запить всё это литровой бутылкой водки.
Спасла меня Ловиса. Конечно же, она. Иногда мне кажется, что она всегда знает, когда протянуть руку помощи. Она наблюдала за мной, и когда я исчез с мероприятия, которое должно было стать одним из триумфов в моей жизни, она поняла, что что-то пошло не так. Она несколько раз позвонила мне, я не ответил, и она вошла в квартиру сама. Мы расстались мирно, и
