у народов, собственность которым неизвестна. Во многих обществах охотников-собирателей вступление в брак — вопрос престижа, обряд перехода в новый социальный статус и всего-то.
Догматичный марксист твердит, что брак был вопросом выживания (для крестьян) и регулятором наследования (для знати), и потому, глядя на современный брак с позиций собственной догмы, он вынужден приходить к заключению, что раз брак существует по сей день, значит, он по-прежнему является вопросом выживания или же регулятором потоков собственности. Но о какой собственности можно говорить сейчас, когда у многих её попросту нет — ни квартиры, ни даже машины, и всё большую популярность набирает тенденция совместного потребления (sharing economy)? О каком вопросе выживания можно говорить сейчас, когда никто из нас не вынужден возделывать свою землю и пасти скот, а ежедневные походы в офис вполне снабжают нас всеми необходимыми средствами к существованию? Сейчас не нужно вступать в брак или рожать детей, чтобы обеспечить себя необходимой рабочей силой и поддержкой. Но в брак как вступали, так и вступают (и будут вступать ещё многие десятилетия). Так причём здесь вопрос выживания и частной собственности?
Почему отдельные лица однажды смогли просто решить не вступать в брак и не заводить детей и тут же не умерли с голоду? Почему ровно так же не может решить и кто-то другой и вообще все остальные?
Это ментальность. Культура. Традиции. То самое "так принято". Культурный императив, возникший тысячи лет назад. Это прочно вшито в наши головы и слабо связано с "объективными условиями" жизни. Как отвечали этнографам канадские эскимосы: "Мы поступаем так, потому что так поступали наши родители. Мы повторяем древние истории так, как нам их рассказали. Вы всегда хотите, чтобы сверхъестественные вещи имели какой-нибудь смысл, а мы не беспокоимся по этому поводу. Мы довольны тем, что мы этого не понимаем" (Рулан, с. 59). Что забавно, ответы моих женатых друзей на вопрос, зачем они женились и завели детей, очень схожи с ответами эскимосов.
Человек слишком привык во всём искать смысл, совсем не допуская, что во многих вещах его может и не быть.
Даже в крестьянской среде брак и семья, по видимому, не являются такой уж "объективной необходимостью" (Адоньева, Олсон, 2016, с.89), но именно древними культурными установками, ведь очень часто овдовевшая женщина способна ещё ряд десятилетий самостоятельно содержать несколько голов скота и возделывать огород (с. 99) — так кто мешал ей так делать всю жизнь? Наверное, всё-таки давление общества, культуры?
Кто-то может сказать, что женщине без мужа куда сложнее, ведь растить детей в одиночку очень трудно. Но зададимся вопросом: а что велит ей заводить детей? Конечно, давление всё тех же культурных норм, а не какие-то "объективные условия" (см. дальше пример робота София).
В некоторых деревнях XVIII–XIX веков под влиянием старообрядческих взглядов даже возникали особые течения, где женщины принципиально отказывались от вступления в брак, — число холостых женщин старше 25 лет там колебалось аж в районе 44–70 % (Бушнелл, 2020). И ничего, никто с голоду не умер, они просто жили большими коллективами и вели всё тот же быт.
Когда подруга жаловалась на непросто складывающуюся жизнь в браке, я мимоходом заметил:
— Может, проще было совсем не выходить замуж?
— А как иначе? — удивлённо спросила она. — Да и финансово выгоднее, когда сообща…
— Да, но почему именно с мужем? Почему не с какими-нибудь хорошими подружками?
Она задумалась, и было ясно, что ответа у неё нет. Просто в сложившихся культурных схемах нам с детства представлен лишь один регламентированный образец, как можно устраивать свою взрослую жизнь, и никакой жизни с подружками там нет. Нас не научили, что можно иначе.
Для брачных аспектов культуры вообще характерно наиболее сильное общественное давление на тех, кто вдруг решил не делать "как все". Феномен презрения к холостякам имеет древние корни и отмечен в культурах самых разных частей света. К "старым девам" отношение было одинаково надменным и насмешливым, что в русской деревне (там же, с. 89), что на Диком Западе (Ялом, 2019, с. 252). Холостяков недолюбливали не только на Руси (Кабакова, 2001, с. 158), где считали, что "холостяк — полчеловека" (Гура, 2012, с. 33) и "настоящим" становится только после заключения брака (Байбурин, 1993, с. 65), но даже и в тех обществах, которые сейчас принято называть "первобытными" — то есть в ныне существующих обществах охотников-собирателей. Хорошую подборку фактов пренебрежительного отношения к холостякам в таких культурах дал Леви-Строс (Levi-Strauss, 1969, p. 40).
"Пигмеи презирают холостяков и насмехаются над ними как над ненормальными существами". Среди андаманских племён для мужчины считается правильным жениться, и если пришло время, но он всё же этого не делает, то считается "плохим человеком". "Чукчи с презрением и насмешкой относятся к холостяку. Его рассматривают как человека никчемного, бездельника, бродягу, праздно переходящего из стойбища в стойбище".
Особому клеймению общества, конечно, всегда подлежала бездетная женщина (Кабакова, 2001, с. 201). "Положение бездетных жён незавидно. В сельской иерархии она оказывалась человеком "второго сорта": как женщина не могла перейти дорогу мужчине, так бесплодная женщина не имела права переходить дорогу перед матерью семейства" (там же, с. 204).
И т. д. и т. п. в самых разных культурах мира — что с примитивным устройством быта, что в современных цивилизованных странах: вряд ли кто-то станет отрицать, что даже сегодня на Западе индивид подвергается общественному давлению в вопросах брака и деторождения. И здесь возникает главный вопрос: если вступление в брак, как до сих пор полагают некоторые философы, является "объективной необходимостью", то почему же тогда столь велико общественное давление в этом вопросе? Зачем общество подталкивает индивида к тому, в чём тот сам якобы нуждается? Здесь есть над чем задуматься, верно?
В начале главы не зря был описан механизм трансформации описаний в предписания — когда сложившиеся вокруг себя условия социального бытия человек воспринимает за единственно возможный путь собственного развития, за некое "естественное" положение дел, за то, как должно быть. Понимание этого механизма позволяет взглянуть на процессы нашего нормообразования с нового ракурса. И примеры этого известны каждому из нас. Ведь все мы в детстве становились свидетелями или даже непосредственными участниками картины, когда мальчик говорил девочке (или наоборот), что вот когда они вырастут, так поженятся? Мне так говорила девочка (даже имени не помню), когда нам было где-то по пять лет. Она подбежала ко мне и сказала:
— Когда мы вырастем, ты на мне женишься!
Я стоял с зачищенным кленовым прутиком и готовился проверить, как он рассекает воздух при взмахе, и всего-то. Но
