друг не хотел так поступать, но еще более он не хотел смерти Грека. Ведь и вправду никак не выйти из этого положения. Может, рассказать про сокола? Нет. Тогда Ранберг вовсе не попадут на сцену.
Как забавно, что из-за какой-то мелкой заложенной мысли не заканчивается этот нелепый рассказ. Где-то в массовке засел персонаж, потом вдруг покажет свой образ, пуля в лоб, конец. Но ведь оболочку держит сокол. И что дальше? Что с другими? Они же тоже мысли. Да, мелкие. Они лишь на фоне выполняют свою функцию, но это же не значит, что они не нужны. Получается, придётся выкосить всех, чтобы покончить с этим.
Нет. Рассказ не окончится, если не уничтожить противодействие. Если не избавиться от несогласной мысли. И тут Грек поднял взгляд на уже выстроившихся теней. Может, он и есть то противодействие, из-за которого сейчас помрут невинные мысли? Ведь это он не согласен. Он не хочет мириться с этими поверхностными историями и нелепыми сюжетами.
Если это так, то никто не должен пострадать из-за его несогласия. Он не может позволить уничтожить эти мелкие мысли, ведь они тоже часть сюжета. Они могут продолжать историю, и должны это делать. Но если им и придётся умереть, то только за глубинную мысль, а не за поверхностный рассказ.
Грек медленно встал напротив умника. Он протиснулся среди теней и сказал:
— Это я. Я держу оболочку. Да, я мелкий, как и они. Но имею образ, поэтому ты и не думал на меня. Хотя пытался, — усмехнулся он. — Не нужно никого выкашивать. Просто выстрели в меня и будет кульминация. Я думал, что у меня получится…
— Думал он, — недовольно процедил умник, очередной раз нацелившись на Грека. — И дружков твоих выкошу. Надоели тянуть.
Грек жестом рук указал теням разойтись в стороны, чтобы пули не попали. Массовка нехотя образовало пространство с двух сторон вокруг Грека, но отходить далеко не стала.
Аманда уже минуту крутила подобранный автомат в своих руках. Она чуть подумала и сказала Лизе:
— Это же муляж. Он не выстрелит.
Глаза Лизы вмиг расширились. Она выхватила автомат из рук подружки и подняла его вверх со словами: — Это муляж. Он не стреляет!
Умник выжал курок. Щелчок. Затемнение.
Руки дрожали. Дыхание отчаянно набирало воздуха в свои полости. Умник проглотил набравшуюся слюну в горле, мысленно ненавидя себя.
Тьма проглотила его. Лишь напротив пал белый софит. На круглый оттенок света приземлился белоснежный сокол с чернильными крапинками на крыльях. Он поводил взглядом вокруг и в один момент остановился на умнике, чей образ был погружен в чернильном оттенке.
Сокол выдержал осуждающий взгляд и издал свой голос. Сцена живо осветлилась, изобразив всю свою ширь и пространство. Возле Грека с двух сторон находились вместо теней люди, которые были снаряжены в тяжелое обмундирование черно-фиолетовго цвета. Броневые пластины на плечах и груди. Наколенники и подлокотники. На головах черные защитные шлема, окутанные местами фиолетовым оттенком полос. На левом плече герб Ранберга: фиолетово-синий ромб с блеклой снежной точкой в центре, сверху и снизу ромба, будто на песочных часах основы, саму белую точку окутывал горизонтально тонкий черный овал, создавая в результате, образ смотрящего в самый тёмный угол души глаза.
Умник отчаянно глядел в груду широко-ствольных металлических шахт, направленных прямо на него. Он уже не грустил или боялся. Он просто хотел отличаться от тех, от кого он когда-то ушел. Он хотел быть мыслью, хоть какой-нибудь. Но не знал, какова цена за это.
Андрей, Лиза и Аманда отбежали в сторону. Свинцовый град накрыл тело умника нескончаемым напором. Казалось, будто звук выстрелов никогда не окончится. Тело умника тряслось и уже давно иссякло, но бойцы продолжали выжимать курок, пока оружие не закашляется.
Спустя полуминуты тишина накрыла сцену. Тело умника валялось на асфальте в неясной позе рядом с помертвевшим водителем. Лужи крови образовали вокруг них сожалеющий, грустный вишнёвый водоём. В нос ударил запах железа.
Грек не закрывал глаза ни на миг. Но сейчас он, наконец, со вздохом опустил веки. Темень в глазах напоминала ему, кто он есть на самом деле. Он — мысль: мелкая, никому не нужная.
Как только веки показали карий взгляд, Грек увидел перед собой твёрдого бойца. На рукаве у него расположился когтистыми лапами сокол. В клюве наискось стеснительно держалась нашивка Ранберга.
— Здравствуй, Кречет, — не своим голосом проговорил Грек.
«Ну и затянул! Я уж думал лететь отсюда» — подумал сокол.
Грек по-доброму ухмыльнулся, — Ну, я старался.
«Те, кто дочитали до этого места, точно тебя ненавидят»
— Злость тоже эмоция. Зачем прилетел-то? Неужели вы…
Грек мог бы договорить, но хотел, чтобы об этом ему подумал Кречет. Сокол пронзил своего товарища уверенным и зорким взглядом, и только тогда подумал:
«Присоединяйся, Грек. Мы начинаем».
Тот глубоко вздохнул и взял нашивку с клюва сокола. Он чуть повертел её в трясущихся руках, и не мог поверить увиденному и мыслящему. Неужели теперь сцены будут свободны? Неужели Ранбрег восстановился?! Это был праздник. Но веселиться рано, еще столько сцен впереди.
Уходящие лучи окутали всех стоящих с ног до головы. Грек поглядел сначала на бойца, на Кречета, а затем на закат цвета дикой клубники. Его лицо обдувал такой тёплый и нежный ветер. Ноги не тряслись, как и руки. Мысли расслабленно блуждали по волнующему лесу расцветающих грёз.
Грудь наполнилась свежим, новым воздухом, и Грек со стеклянными глазами и неистово уверенным взглядом сжал нашивку в благодарной руке.
