была нежелательной, тем более сейчас, в первый день возвращения. Растрезвонит старуха по всему городу о его появлении. Отвернувшись, он пытался незаметно пройти мимо. Не удалось. В сердце ударил знакомый голос:
— Батюшки, сколько лет, сколько зим! Не обознамшись я… — это ты, Васенька?
— Я, теть Нюра, я, — мрачно ответил Василий Иванович.
Радуясь возможности передохнуть, баба Нюра поставила на пыльный асфальт свою сумку. Из нее нагло торчали мощные индюшиные лапы. Женщина перехватила его взгляд и в ее глазах зажглись злобные огоньки:
— Чо смотришь, давно, поди не едал?
— Да нет, я сыт, вроде…
— А вернулся давно?
— Сегодня.
Дворничиха цепко разглядывала его подслеповатыми старческими глазами:
— То-то, гляжу, исхудал. Сам на себя не похож… А делать чего собираешься? Где жить будешь? Небось, слыхал — твое место ныне занято…
— Да знаю, знаю я, — досадуя на самого себя за эту ненужную встречу, отвечал Василий Иванович, — только мне пора, теть Нюра. Вы уж извините — я пойду.
— Все спешишь, значить… Каким был, таким и остался — весь гордостью в покойную матушку, царство ей небесное. Нет того, чтобы поговорить со старым человеком — спешишь…
Ну иди, иди… Только помни: я зла на вашу семейку не держу. Ежели негде будет остановиться, или захочешь поинтересоваться последними днями своей матушки — заходи.
— Зайду как-нибудь, — надеясь уже уйти, — облегченно сказал Василий Иванович.
— Сестрица твоя Элла, когда мать помирала, сама в больнице лежала, так я за твоей матерью горемычной, царствие ей небесное, тогда ходила… А Валька с новым хахалем в это время на курорты укатила. Сказала: нате, баба Нюра, ключи, и вот вам 12 рублей — остались со свекрухиной пенсии, может, чем ей поможете, заходите, а мне еще жить надо: мой Коля путевки достал — не пропадать же им!
Вот оно что… Об этом он не знал. Горько защемило сердце. Он посмотрел на женщину по-новому:
— Я обязательно зайду, тетя Нюра, спасибо.
— Только смотри, у меня теперь новый адрес: Мицкевича, 14, квартира № 4. первый этаж, ты найдешь. Там одна бабка померла, так меня туда вселили. А свой подвал я оставила — там сейчас сделали сараи.
***
Настроение было безнадежно испорчено. Переодевшись после бани во все новое и побрившись в первой попавшейся парикмахерской, он направился к дому сестры. Шел не спеша, дыша полной грудью и испытывая физическое облегчение и удовольствие от хорошо вымытого тела.
Ирония судьбы, — размышлял он, — как же могло так случиться, что с бедной мамой в ее последние дни не было никого из близких… лишь дворничиха, которую она — интересно, что же между ними было? — почему-то так не любила. Только она была рядом…
А Валюша молодец, добрая душа: 12 рублей из пенсии матери не позабыла оставить! Ну, ничего, ты еще эти деньги вспомнишь, дрянь, ты еще пожалеешь… Теперь все ясно. Вот почему сестра избегала этой темы в своих письмах.
Прости меня, мама, за все прости, и за мою непутевую жизнь, и за то, что твоя старость оказалась такой неуютной…
Когда, еще в свою бытность студентом, приводил домой Валю, как ты старалась ей угодить… — Она же живет в общежитии, — говорила ты, — покорми ее, сынок, пусть отведает домашнего!
А когда она в первый раз осталась у нас ночевать, ты ушла на работу пораньше, чтобы не встречаться с ней утром. То утро… Как будто оно было только вчера! Валентина ловко шныряла по кухне, ставила чай, играла хозяйку. А я — балбес несчастный — с глупой радостной рожей наблюдал за ней и безумно гордился: она моя, моя, моя! И был доволен, что тебя с нами нет. Думал, дурак, что никто, кроме моей Валечки, мне не нужен. Даже ты, мама, прости…
***
Василий Иванович долго звонил, но за обитой коричневым дермантином дверью было тихо. Он с удовольствием поглядел на новые часы — двадцать минут седьмого. Скоро придут. Решил подождать на улице. Обычно сестра возвращается с работы третьим номером автобуса. Остановка почти рядом, у торгового центра. Василий Иванович направился к остановке. Под ложечкой сосало — сегодня он почти ничего не ел. Напротив, у входа в универсам, лотошница торговала пирожками. Взял два. Раньше он не любил пирожки с капустой — кислые, со специфическим запахом. Сейчас же, горячие, они пошли ничего, за милую душу. Теперь захотелось воды. У сатураторной установки небольшая очередь, человек пять, и конечно же, как и в былые времена, только один стакан. Он терпеливо дождался и опустил копейку в щель автомата. Вода полилась тихой медленной струйкой. Где-то на уровне половины стакана струйка стала совсем тоненькой. Василий Иванович не спешил забирать стакан: еще чуть-чуть… В этот момент автомат поднатужился и, издав мощный рык, плеснул в стакан такой сильной струей, что тот чуть не перекинулся. При этом, естественно, большая часть воды расплескалась. Василий Иванович вынул стакан. Воды в нем было, в лучшем случае, около трети. Сзади тихонько засмеялись. Глотая воду, он скосил глаза. Высокий светловолосый парень в белой сорочке с короткими рукавами и потертых джинсах, ничуть не смущаясь того, что он слышит каждое слово, громко произнес, обращаясь к своей спутнице:
— Автомат работает по принципу: жадность фраера сгубила…
Стало обидно. Возвращая стакан на место, Василий Иванович в упор посмотрел на парня. Тот, вызывающе, на него. Они узнали друг друга одновременно.
— Дядя Вася, — растерянно сказал юноша, — дядя Вася? — повторил он.
— Ну, здравствуй, Толик, — выдохнул Василий Иванович, — как ты вырос! Я бы тебя ни за что не узнал…
Рослый стройный племянник совершенно не напоминал того круглолицего пятнадцатилетнего мальчугана, которого он видел в последний раз четыре года назад. Они отошли в сторону. Миловидная девица в фирменной мини-юбке и узорчатом легоньком свитерке, подчеркивающем хорошо развитую грудь, держала Анатолия под руку, держала цепко, не отходя ни на шаг, и пялила на Василия Ивановича широко раскрытые глаза с густо намазанными ресницами.
— Это — Люда, — как бы объясняя наличие рядом прочно приклеившейся девушки, вынужденно промолвил племянник. — Мы с ней учимся на одном курсе.
Девушка, не отнимая от него руки, сделала легкий книксен. Василий Иванович вспомнил: действительно, сестра писала, что Толя поступил в сельхозинститут.
— На каком же ты факультете? — спросил он.
— Конечно, зоотехническом, — улыбнулся племянник. Вопрос был глупым. Василий Иванович прекрасно знал, что у парня с детства лежит душа ко всяким зверушкам. Ежики, хомячки, морские свинки всегда находили приют в квартире сестры. Так что можно было не спрашивать.
Ему хотелось доверительно поговорить с племянником, много чего требовалось узнать,
