ароматный чай с бергамотом, маг рассказал о сути кальвиновского задания.
-- Через два дня в моём доме должен состояться большой банкет, - не спеша начал маг, прохаживаясь по комнате. В его походке была стать если не королевского придворного, то как минимум местечкового графа. Гордый профиль Кренеуса также намекал на принадлежность к старинному роду. – День Олларка. День, когда маги Больших Домов решили жить в согласии. Сколь бы лицемерно не оказалось это перемирие, оно существует уже пятьдесят лет. Впрочем, не буду тебя обременять историческими фактами. Тебе важно знать, что на этом приёме должны собраться лучшие маги этого захолустья. Обещались приехать даже из Драгмора.
С этими словами Кренеус поморщился.
-- Будучи молодым магом, я жил в Доме Эфы и пользовался привилегиям. Как это часто бывает, помимо друзей и товарищей, я нажил кучу врагов. Именно из-за них я живу сейчас в Баклмуре… - маг прочистил горло и подошел к полке, на которой стоял сероватый череп с выступающими лобными буграми. – Некоторое время назад мне сообщили, что на банкете, который я организую в день Олларка, некие маги попытаются меня ограбить. Я не могу этого допустить!
Казалось, Кренеус был разозлён этой новостью.
-- Я хочу, чтобы ты, Кальвин, спрятался в нише за портретом моего деда и помог их поймать.
-- Один вопрос. Если каждый маг в состоянии сотворить заклинание, изменяющее саму суть пространства, что вам мешает превратить свою сокровищницу древностей в пустую комнату без окон и дверей?
Маг улыбнулся уголками рта.
-- Не перестаю удивляться своей прозорливости. Когда ты оба раза входил в мой дом, Ранф приглашал тебя? – Кальвин покачал головой в ответ. – Потому-то ты видишь только то, что я позволяю тебе увидеть. Эту комнату, своё истинное лицо. Даже Ранф ещё находится под действием заклинания.
-- Но как?
-- Заклинания, порой, работают весьма специфично. Я могу поддерживать выборочные иллюзии, если не приглашаю своего гостя в дом. В то же время, когда гость приглашен – все маскирующие заклинания перестают на него действовать, - Кренеус снова сел за стол и подался вперёд. – А на банкете я обязан пригласить каждого мага в свой дом. Старые условности, опирающиеся на древнейшие истины, не позволяют мне, как хозяину дома попрать главный принцип гостеприимства – приглашенный в дом получает защиту от любых моих действий магического или физического характера. Я просто обязан выпустить его из дома живым, иначе магия меня накажет.
-- Хитро.
-- Даже не представляешь насколько, - серьёзно сказал Кренеус. – Так что, я могу рассчитывать на твою помощь.
-- Просто посидеть за портретом и предупредить, когда кто-то покусится на ваше имущество, мэтр Кренеус? – уточнил Кальвин.
-- И приглядеть на самом банкете за гостями.
-- Звучит несложно.
-- По рукам?
Кальвин почувствовал жжение на руке и вынырнул из воспоминаний. На тыльной стороне ладони, ближе к большому пальцу, виднелась красноватая метка от скрепляющих уз.
7
Солнце горным бараном взбиралось по перистым облакам, когда Кальвин разлепил глаза от тягучего сна. Он ощущал себя выбитым стейком. Поначалу сон был рыхлый, беспокойный, Кальвин несколько раз просыпался ночью и много пил. Но к утру сон затянул, увлёк яркими красками и напрочь забытыми приключениями. Парень закрыл глаза не в силах смотреть на щербатый глиняный потолок.
До его слуха доносились скрип тяжелых повозок торгашей, стягивающихся к базару. Пробивались голоса:
-- Осторожней!.. Сдай левее, ты мне мешаешь!.. Куда ты прёшь, осёл?!..
Возгласы мешали сосредоточиться, а сейчас у него была одна задача – оторвать себя от постели. Он открыл глаза.
Крохотную комнату заполнял прямой желтый свет солнца из окна. Кальвин встал с лежака из нескольких слоёв циновки и выпил воды прямо из кувшина. Пересохшее горло поблагодарило хриплым кашлем. Кальвин дошёл до своего сундука и вынул оттуда рубашку в желто-серую клетку и хлопковые штаны песочного цвета. Рядом стоял сундук родителей, закрытый на массивный амбарный замок. Кальвина всю сознательную жизнь волновал вопрос – что же такого важного в нём лежит? Но он не решался открыть для себя эту тайну. И этим он отличался от своих отца и матери.
Родители Кальвина были археологами в самом печальном смысле этого слова. Они не могли и месяца прожить без тайн. Много лет назад они приехали на край мира – в пустыню Мар – в надежде раскрыть загадку падения цивилизации Мар-Цесаванны. Они считали, что землетрясение могло быть спровоцировано искусственным способом и искали подтверждением своим идеям, месяцами пропадая на раскопках. С пяти лет Кальвин научился жить один. Сначала он ходил в школу при монастыре Хасвана́. Там он сдружился с учениками и монахинями. Кальвин был смышленым мальчиком с пытливым умом и тягой к истории. Его научили грамоте, поведали о науках. Учили и богословию. Впрочем, мальчик задавал слишком много неуместных вопросов и к двенадцати годам стал настоящей занозой. Когда бата́й попытался научить мальчика послушанию, Кальвин сбежал из школы.
От родителей не было вестей уже пару месяцев. Кальвин немного волновался за них, и, тем не менее, чувствовал, что с мамой и папой всё в порядке. Они и раньше писали редко, порой, месяцами пропадая в песках Мар, но парень с пониманием относился к этому. Передать письмо могли лишь местные бедуины, которые доставляли на раскопки припасы.
Около десяти пришла сестра Сэвви и принесла ему скудный монастырский завтрак: три ломтика хлеба с безвкусным маслом, пшенная каша и верблюжье молоко в кувшине.
-- Опять вчерашний завтрак? – Кальвин покачал головой, усаживаясь за стол.
-- Не ёрничай, Кальвин. Это невежественно, - спокойно ответила Сэвви. Она села за стол напротив него, сложила руки и помолилась с закрытыми глазами. Иногда она принуждала делать то же самое Кальвина, но не сегодня.
Пока сестра молилась, он пристально смотрел на неё. Сестра Сэвви была молода и симпатична, и Кальвин, порой, задумывался, что она вполне могла ещё выйти замуж за красивого и богатого купца. Но дав обет Отрешения, женщины избирают другой путь. Лицо землистого цвета, измождённое постоянными постами, бесстрастно читало молитву одними губами во славу Матери песков.
Серый, как всегда чистый и разглаженный балахон, был узковат в плечах и груди. При всей кажущейся обыкновенности, Кальвин на интуитивном уровне ощущал чуждость, будто вместо сестры Сэвви пришла какая-то другая
