Сергей побывал в вещевой, в продовольственной службе, получил аттестаты, паек в дорогу, забежал проститься к начальнику связи, с которым они в последние дни подружились.
Посидели, попили чайку, и тут застала их команда: «Строиться!» Зачем, почему, никто не знал. Роты были выведены на окраину деревни, в поле. Подразделения построились в каре. Начальник связи и Баталин стояли на правом фланге среди штабных командиров, интендантов, инженеров.
Военные спрашивали друг у друга, в связи с чем построение, но никто толком ничего не мог объяснить.
Вдруг строй зашелестел, зашевелился, и по нему побежал шепоток:
– Мехлес, Мехлис…Чуйков…
Сергей поднялся на носочки, увидел, как со стороны деревни, идут несколько человек. Впереди гордо вышагивал Мехлис. Баталин узнал его петушиную походку. В прошлом году Лев Захарович приезжал к ним в академию, выступал. На шаг сзади него шел военный с петлицами генерал-лейтенанта. Это командующий Чуйков, понял Сергей. Дальше он узнал вчерашнего прокурора Холиченко, еще какого-то юриста, политруков.
Следом за ними, на некотором удалении, в сопровождении двух часовых медленно двигались комбриг Виноградов, полковник Волков, батальонный комиссар Пахоменко. Все с непокрытыми головами, без шапок.
Шинель командира дивизии была застегнута на все пуговицы, словно на строевом смотру. Начальник штаба шел широко распахнув полы, подставляя лицо колючему ледяному ветру. Начальник политотдела кутался, подняв воротник.
Сергей пригляделся к Онуфрию Волкову, с которым провел несколько недель бок о бок. Казалось, начштаба постарел на несколько лет. Серое лицо, мешки под глазами, впалые щеки, заросшие щетиной. Темные полукружья под глазами. Полковник старался держаться, не опускал головы, а вот батальонный комиссар Пахоменко совсем сник. Поднятый воротник почти полностью закрывал лицо, и только квадратный желтый подбородок торчал из-под серого шинельного сукна.
На первый взгляд комбриг Виноградов был спокоен. И только крупная жилка у глаза нервно дергалась, словно комдив хотел подмигнуть стоящим в строю командирам и солдатам.
Строй замер, утих шепоток и шелест. Вперед вышел Мехлис. Он гордо вскинул голову и почему-то громко крикнул, хотя спокойно, без надрыва, сказанное слово было далеко слышно в морозном воздухе.
– Товарищи красные командиры и солдаты! Слово для оглашения приговора военного трибунала предоставляется военному юристу второго ранга Токанаеву.
От общей группы отделился высокий, нескладный юрист в длиннополой шинели. Он сделал шаг, оказался впереди Мехлиса. Замешкался, отступил на полшага назад. Начал читать негромко, немного шепелявя, словно надоевшую, никому не нужную инструкцию.
– Приговор. Именем Союза Советских Социалистических Республик 1940 января 11 дня, военный трибунал 9-й армии Ленинградского военного округа в открытом судебном заседании в селе Важенвары в составе: председательствующего военного юриста второго ранга Токанаева, членов – младшего военного юриста Федорова, старшего политрука Бородкина, при секретаре Ганкине с участием государственного обвинителя…
Сергей слушал, а взгляд почему-то не мог оторвать от Мехлиса. Ноздри члена военного совета раздувались от негодования. Казалось, он готов был вырвать из рук председателя трибунала приговор и, сгорая в пламенном гневе, показать всем, как он ненавидит трех руководителей соединения, ожидавших своей страшной участи на холодном ветру.
…Рассмотрел дело номер шесть по обвинению Виноградова Алексея Ивановича, рождения 1899 года, по национальности русский, женат, член ВКП(б) с 1930 года, уроженец Калининской области, Осташковского района, образование среднее, бывшего командира 44-й стрелковой дивизии, по званию комбриг, имеет орден Красного Знамени и медаль 20 лет РККА, не судим…
Баталин вспомнил, как однажды поздним вечером, начштаба Волков рассказывал ему о комдиве. Оказывается, Виноградову не было еще и двадцати, когда он вступил в Красную армию, ушел на фронт, воевал против Колчака, был ранен. Окончил курсы краскомов, опять воевал, против Махно, потом против Врангеля. Позже служил, прошел все должности от взводного до начальника штаба полка. Пять лет руководил штабом, в 1937-м получил под свою команду полк.
Был направлен в специальную командировку в Китай. По возвращении его назначили командиром дивизии.
– Слушай, под расстрел их, что ли, подводят? – толкнул в бок взволнованный начальник связи.
– Да нет, не может быть.
– А ты послушай, послушай, что бормочет этот предвоентрибунала.
…Установил виновность Виноградова доказанной – услышал Баталин. – Своим преступным предательским руководством довел части дивизии до состояния небоеспособности… В самый ответственный момент, когда дивизия была в окружении белофиннов, оставил все основные силы дивизии без руководства…
Военюрист умолк, стараясь верхний лист, трепещущий на ветру, подложить под низ бумаг. У него ничего не получалось. Мехлис окинул предтрибунала рассерженным взглядом. Наконец тот справился с бумагами, продолжил зачитывать приговор.
– Виновность Волкова в том, что он состоя в должности начальника штаба дивизии, за тот же период времени своим преступно предательским руководством и бездействием создал условия, повлекшие за собой тяжкие последствия для дивизии… Тяжелые потери в людском составе и материальной части…
– Сейчас за комиссара возьмутся, – сказал кто-то в строю позади Баталина. И действительно, военюрист в следующее мгновение прочитал.
– Виновность Пахоменко… своей преступной деятельностью, не обеспечением политработы в частях способствовал созданию паники, трусости…
«Да мы и без Пахоменко трусили, – пронеслось в голове Баталина. – Жить-то всем хотелось». Сергею как-то стало не по себе от такого неожиданного соображения. Он даже опасливо огляделся, не подслушал ли кто его крамольную мысль.
– На основании вышеизложенного, – военюрист сделал паузу, – военный трибунал девятой армии приговорил: Виноградова Алексея Ивановича… Волкова Онуфрия Иосифовича и Пахоменко Ивана Тимофеевича подвергнуть высшей мере наказания – расстрелять… Приговор окончательный, обжалованию не подлежит и в силу входит немедленно.
Баталин вдруг почувствовал, как он замерз на этом проклятом финском морозе. Дело не только в том, что заледенели руки, ноги. Холод заполз в душу.
Осужденных отвели шагов на тридцать от строя. Грянул залп отделения красноармейцев, и бывшие комбриг, полковник и комиссар упали навзничь в сугроб.
Кто-то скомандовал ротам: «Налево!», «Шагом марш!», и подразделения двинулись обратно в деревню. А Сергея не несли ноги. Он продолжал стоять на том же месте.
Тела трех расстрелянных остался охранять часовой. Баталин хотел подойти поближе, но солдат отрицательно покачал головой.
– Нельзя, товарищ воентехник. Не приказано пускать.
Смеркалось. Мела поземка, засыпая тела снежной крупой. Сергей повернулся и медленно побрел по дороге. Ему хотелось плакать. Он плакал. От боли, которая давила грудь. От мальчишеского бессилия. От обиды. От жалости ко всем, и живым и мертвым, попавшим на эту войну.
Глава 4
Дверь в избу, где располагался штаб особой лыжной бригады, была приоткрыта, и Баталин узнал голос майора Кузьмы Деревянко. Сергей только, что прибыл в часть и пришел представиться.
Начальник штаба говорил с кем-то по телефону. Чтобы не мешать, Баталин заходить не
