неистово биться. Майкл никогда не испытывал подобного волнения, только, наверное, перед экзаменом в университете. Только в этот раз беспокойство было приятным.
— Я вижу мой подарок Вам пригодился. — сказал он, подойдя к Еве и посмотрел на приколотую веточку лаванды.
— О, Майкл, здравствуйте! — ответила Ева. — Да, пригодился. — она поправила веточку на кармашке. — Более того Ваш подарок мне очень понравился, спасибо!
— Очень рад слышать. Кстати, а где Вы пропадали? Я заходил пару раз в Ваш салон, — он многозначительно выделил слово “салон”, боясь, вызвать такую же негативную реакцию у Евы на “магазин” — но Вас там не было.
— Да, я слышала, что вы много раз были в салоне. — она спародировала его произношение. — Я разъезжала по разным городам в поисках новых, необычных ингредиентов для парфюмов. — она кинула взгляд на коробку, лежавшую на коленях. — А то начали появляться разные уникумы требующие уникальных ароматов и нужно соответствовать новому спросу.
— Вы очень клиентоориентированы, это радует. — с улыбкой ответил Майкл, — Удачно съездили? Нашли что-нибудь волшебное?
— А то! Уйма волшебства! Хотите попробовать?
— Хочу. — Он сел рядом. Ева достала из коробки флакончик с желтой крышкой, открыла его и поднесла к носу Майкла.
— Как вам? — спросила она.
— Пахнет навозом.
Она улыбнулась и сделала заметку в блокноте.
— А если вспомнить о Вашем любимом яблочном пироге и затем понюхать?
Майкл попробовал сделать так, как она попросила.
— Нет, все еще навоз, простите… — он отдал Еве флакончик обратно.
Ева засмеялась. Он первый раз услышал ее звонкий, чистый смех, похожий на звон колокольчиков. Она бережно достала другой флакон понюхала его, потом записала что-то в блокнот и аккуратно убрала обратно. Майкл наблюдал. Она совершала этот ритуал с такой осторожностью, любовью и энтузиазмом будто это были не ароматы, а вакцины от всех болезней.
— Оказывается Вы великий парфюмер. — прервал он молчание.
— Во-первых, предлагаю перейти на “ты”, а то чувствую себя престарелой преподавательницей из вашего медицинского университета, а во-вторых не знаю, что там насчет величия, но я просто занимаюсь любимым делом, и поэтому у меня получается творить волшебство.
— Вот как. Скромности тебе не занимать.
— Дело не в скромности. Сотворить чудо может каждый. Если он любит то, что делает и верит в то, что получится в итоге.
— И все? Так просто? Чтобы стать волшебником надо всего лишь любить и верить?
— Нет, не все просто. Сколько людей знают в чем их волшебство и творят поистине чудесные вещи?
— Я не знаю сколько их в численном выражении, но они есть. Возьмем к примеру, великих врачей, которые делают сложнейшие операции и спасают безнадежных больных, ученых, иногда жертвующих своей жизнью ради создания пилюли, которая в будущем спасает тысячи жизней, великих художников, музыкантов и так далее и так далее.
— А остальные? Не великие? Дело в том, что у каждого человека есть свое волшебство внутри. Нет особенных людей. Есть просто тот, кто осознал, кто он. И есть тот, кто заблудился в паутине, сплетенной из чужого мнения и кем-то принятых правил. — Ева поднесла к носу Майкла еще одну пробирку.
— Ммм… Приятно. Будто летом пахнет.
— Неплохо Майкл, мне нравятся твои сравнения.
— А что это?
— Песок с побережья Санта-Розы — там вечное лето. Люблю это место. — Ева опять сделала пометки в блокноте и убрала пробирку в коробку. — А какое уникальное волшебство можешь сделать ты, Майкл?
— Я? Да пожалуй никакое.
— Не скромничай.
— Я не скромничаю. Я наверное те остальные, что в паутине.
— Ну, есть же то, что внутри тебя разжигает огонь, теплом которого очень хочется поделиться с остальными?
— Сейчас во мне нет ничего. Ева, не все такие как ты, находят свой огонь и верят в чудеса.
— Да… Именно поэтому есть война, на которую ты идешь. — Ева впилась в глаза Майкла. Потом молча отвернулась к своей коробке и достала новый флакон.
— Да, иду. Слушай, я не знаю, может и есть это волшебство… — он оборвал себя и огляделся по сторонам. Парк жил своей жизнью: по аллее шел дедушка держа за руку внука, который неуклюже ел сладкую вату, с каждым шагом оставляя часть сахарных облачков на асфальте. На скамейке напротив очень громко целовалась парочка. А вот бежит краснолицый, вспотевший мужчина и размахивает своим кейсом. Может он адвокат, который опаздывает на процесс защитить невиновного? Или хирург, который опаздывает спасти больного? А может он просто украл деньги и бежит от преследователей? “Сколько интересных тайн в незнакомых людях”, — подумал Майкл. — Знаешь, еще недавно я думал, — начал он, — что стану неплохим врачом, нет, я думал, что стану лучшим врачом. Но потом начинается война, и вот через месяц я оставляю все свои мечты, единственное родное существо — мою сестру и уйду на бойню. И знаешь, что самое смешное — меня никто не спросил! Хочу ли я отдавать свою жизнь за чужую идею и чьи-то амбиции? Им наплевать какое волшебство и чудо есть в каждом из нас. Мы как мясное сито, просеивающее пули. И может быть мне и хотелось бы понять кто я и творить с любовью, как ты говоришь, но есть люди, которые делают выбор за нас. Я честно даже не знаю на каком клочке этой планеты можно жить, чтобы самостоятельно делать выбор и жить без страха. Я не знаю вернулись ли я. Я не знаю, придется ли мне убить человека. Не знаю, что я почувствую после того, как все-таки убью. Я не знаю, как будет звучать боль при ранении и как она будет звучать при приближении смерти. Не знаю изменюсь ли я. Не знаю изменятся ли после этого другие люди. Не знаю как я после этого смогу жить среди них, если я лишал их жизни? Не знаю смогу ли потом любить, да и вообще что-то чувствовать? А какой вере в себя и других может идти речь, если война — это безверие помноженное безразличие? Глупо сейчас думать о будущем, своем предназначении и уж каком-то там волшебстве. Ближайшие время человеческое безумие будет определять мой день, а не волшебство.
Ева внимательно слушала Майкла. Ее всегда
