снегу, я прокричал:
– Ну, кто из нас самый умный, а? Я сбежал от вас, я освободился от этого грёбанного мироздания, а вам ещё придётся убрать мой труп!
Но никто мне не ответил. Я ничего не видел, ничего не слышал. Все ощущения меня покинули, осталось лишь чувство боли. Не помню, в какой момент боль исчезла, и ничего не осталось. Кажется, я не существовал целую вечность. Но вдруг, посреди пустоты раздалось:
– Эй, ты что, уснул?
Бессмысленные танцы
Из бессмысленности, абсурдности бытия ещё не следует бессмысленность человеческого существования
Альбер Камю
Мерсо сидел на перевёрнутой телеге и наблюдал за людьми. Толпа собралась на площади города, кто-то танцевал, кто-то пел, кто-то устал или уже не мог двигаться, и сидел за столами. Каждый из пришедших принёс всё съестное, что у него осталось, поэтому еды и вина было вдоволь.
«Чему они так радуются?» – думал Мерсо, смотря на музыкантов, которым было сложно играть, потому что их руки были в язвах; смотря на певцов, которые задыхались своим пением из-за бубонов на их шеях; смотря на танцоров, которые от усталости падали на землю, прямо на копошившихся у них под ногами крыс; на людей, которые смеялись за столами, время от времени захлёбываясь своей кровью.
«Как же это отвратительно, – думал Мерсо, – они едят за одним столом с умершими! Они танцуют с крысами! Зачем это! К чему пир во время чумы!»
Мерсо встал на телеге и в ярости закричал:
– Что вы делаете! У вас у всех умерли родные! Вы сами стоите перед лицом смерти, а продолжаете пьянствовать, танцевать и петь!
Толпа на секунду остановилась. Кому-то, наверное, даже стало не по себе от слов Мерсо. Кто-то за столом подавился своей кровью и кусочком курицы от этих слов и сполз под лавку, трапезничать с крысами.
– Но Мерсо, – сказал один из танцоров, – что ещё нам остаётся делать?
– Ну не танцевать же! – возопил Мерсо, – о Боги, Вальсингам, как ты можешь сейчас плясать с Лизой, когда ещё вчера ты рыдал у гроба своей матери!
Вальсингам улыбнулся:
– Ты, конечно, можешь упрекать меня, но знаешь, когда мама умирала, она сказала мне: «Будь счастлив, Вальсингам, даже когда всё плохо, будь счастлив. Если не ради себя, то ради своей старой матери». И если выполнять просьбу родной матери – это грех, ну что ж, тогда я сам пойду в преисподнюю.
– Но… Но, – не унимался Мерсо, – как можно просто сидеть и спокойно пить свою кровь пополам с вином?
– А что ты сделаешь? – сказал кто-то из толпы, – мы всё равно умрём. Лекарства нет.
– Тогда я найду его, – ответил Мерсо. Он спрыгнул с телеги и побежал по мёртвому городу. Парень пробегал мимо пустых домов, мимо толп крыс, которые доедали трупы, лежащие по сторонам улицы. Он добрался до дома алхимика. Это был, наверное, самый умный человек, которого знал Мерсо, только он мог помочь ему найти лекарство. Он забарабанил в дверь, крича:
– Риэ! Риэ!
Дверь открыл алхимик. Его старый кожаный фартук был в некоторых местах разъеден кислотой. От него воняло какими-то едкими снадобьями. На белом как молоко лице вырос огромный красный нарост, который неприятно пульсировал.
– Мерсо, я занят! Если хочешь поговорить с кем-то перед смертью, то иди на главную площадь. Там и Мари сидит, – раздражённо сказал алхимик.
– Послушай, я уверен, что ты пытаешься сделать лекарство, я хочу помочь тебе, Риэ. Я конечно не понимаю в алхимии, но думаю, помощник тебе не помешает. В любом случае, одна голова хорошо, а две лучше. Если хочешь, можешь даже проверять его на мне. Я готов на всё, лишь бы лекарство было готово, – серьёзно заявил Мерсо.
Риэ осмотрел парня с ног до головы, вздохнул и сказал:
– Заходи и не забудь дверь за собой закрыть, ещё не хватало, чтобы крысы сюда забежали.
Квартира алхимика была вся заставлена какими-то банками, стеллажами с книгами и реагентами, кусками каких-то животных и растений.
– Одевай повязку, – сказал Риэ, протягивая Мерсо проспиртованный кусок ткани, – будешь помогать мне при вскрытии, надеюсь, крови ты не боишься.
Мерсо кивнул, надел повязку, фартук и перчатки, и они направились в импровизированную операционную. На большом кухонном столе лежало тело женщины. На табуретке алхимик разложил все необходимые приборы.
– Ну, что ж, приступим, – сказал Риэ, встав над телом, и протянул руку, – скальпель.
Мерсо в ужасе перевёл взгляд с тела женщины на алхимика.
– Риэ, но… это же твоя жена, – пробормотал парень.
Риэ вздохнул и, сглотнув подходящий к горлу комок, сказал:
– Нет, Жаннетт умерла. Это – ещё свежее тело, которое мы можем вскрыть, и, возможно, это поможет нам сделать лекарство и спасти многих людей. Поэтому, пожалуйста, подай скальпель.
Мерсо кивнул и дал ему нужный инструмент. Через час вся «операционная» была забрызгана вонючей кровью. Риэ сложил в миски пульсирующие краснеющие куски плоти.
– Ладно, – тяжело дыша, сказал алхимик, – тащи это всё в лабораторию.
Мерсо унёс миски, Риэ ещё несколько секунд постоял над телом жены и, еле передвигая ногами, поплёлся в лабораторию. Алхимик рухнул в кресло перед столом, который был завален пробирками, реагентами, книгами и самыми разнообразными устройствами. Риэ достал какую-то заляпанную книжку и стал в ней что-то записывать. Затем он попытался встать, но ноги у него подкосились, и он упал обратно в кресло.
– Чёрт! Ладно, Мерсо, похоже, сегодня ты станешь алхимиком, – через боль улыбнулся Риэ, – слушай меня внимательно и выполняй всё в точности, как я скажу.
Парень кивнул. Риэ вздохнул и стал объяснять Мерсо, что делать:
– Положи кусок плоти вон туда. Залей его жидкостью из той банки. Да не этой! Вон той, в которой глаза плавают. Глаза на плоть попали? Ну достань их щипцами. Аккуратнее! Оно же лопнуть может! Фу, ну теперь вытирай это. Ладно, проехали. Достань ту коробку с верхней полки. Да, на которой написано «адский камень». Отлично, теперь достань оттуда один камушек, но только щипцами! Он тебе руку прожжёт, а что ещё хуже, прожжёт мне ковёр. Ну, взял? Хорошо, а теперь медленно опусти его вон в ту пробирку с зелёной жидкостью. Медленно, я сказал! Тебе, что жить надоело! Потерпи, нам и так недолго осталось…
Они провозились так до самого вечера. Мерсо выжег себе всю слизистую носа. Какой-то реагент попал ему на руку и прожёг её до кости, но он продолжал работать. Риэ всё время делал пометки о ходе экспериментов, пока у него не осталось сил даже на то, чтобы писать.
– Мерсо, – сказал он, –
